быть вывешен только завтра, и он не спешил идти спорить с Дубенко: тот был упрям, и убедить его можно было только до принятия им решения, а после даже самые разумные аргументы оказывались бесполезными. К тому же Дубенко высоко ценил Лютова как мастера, и доказать ему, что Лютов подвел Шатилова, было трудно, почти невозможно. Да надо было еще и самому тщательно проверить по плавильным журналам правильность вывода Тепловой.
«Вызову-ка я Лютова в кабинет и поговорю с ним начистоту», — подумал Крайнев, откладывая в сторону журналы плавок, но сейчас же отказался от этой мысли. Самонадеянный и заносчивый мастер был лучшим в цехе по выпуску плавок, считал себя безгрешным и никогда не сознавался в ошибках.
И вдруг очень простое решение пришло в голову Сергею Петровичу: надо заставить Лютова принять смену от себя, надо показать ему самому и коллективу цеха, а самое главное — директору, как нечестно он работает.
«А если и этого доказательства для Дубенко будет недостаточно, тогда что?» — спросил он себя и зашагал по комнате. Потом остановился у двери и направился в помещение цеховой парторганизации.
В комнате секретаря взволнованная Теплова что-то убежденно доказывала спокойному, медлительному Матвиенко. Он сидел за столом, углубившись в проверку цифр, написанных на листке из блокнота. Тяжелые, опущенные книзу веки придавали его лицу выражение крайней усталости.
— Вы, товарищ начальник, Шатилова сняли? — спросил Матвиенко, поднимая вдумчивые и строгие глаза.
Крайнев рассказал о заводском рапорте и о распоряжении директора. Матвиенко нахмурился: ему был хорошо знаком директорский нрав.
— Но я все же решил Шатилова не снимать, — заявил Крайнев и рассказал о своих намерениях.
Матвиенко задумался.
— Это вы правильно решили, Сергей Петрович, — проговорил он, вставая из-за стола. — Партийная организация вас поддержит.
— Вот за этим я и пришел к вам, — обрадовано сказал Крайнев.
— Во всем виновата я, — вмешалась Теплова. — Это мои прежние цифры о результатах работы Лютова сориентировали неправильно. Оценивая работу мастера, я не принимала во внимание сдачу смен.
— Нет, Валентина Ивановна, — возразил Крайнев, — я сам должен был раньше разобраться в этом. Но, знаете, до сих нор у нас было мало неудачных плавок, и все это не бросалось в глаза.
Вечером, вернувшись домой, Крайнев нашел квартиру запертой. К двери была прикреплена записка: «Вадимка у Вити». Сергей Петрович поднялся этажом выше.
— На звонок вышла Елена, жена Макарова. Дети бросились к нему, он поднял их обоих и расцеловал.
— Василий не звонил? Скоро придет? Елена отрицательно покачала головой.
— А Ирины опять нет дома…
— Да. — Елена намеренно опустила слово «опять». — В цехе неприятности? — спросила она, переводя разговор на другую тему.
— И откуда вы это узнаете? — сказал Крайнев с легкой досадой. — Васи дома нет, по телефону он не станет рассказывать.
Елена улыбнулась.
— Мы, жены, узнаем о ваших делах сразу, только взглянув на вас, а иногда даже раньше, по звуку шагов. Когда у Васи все хорошо, на нем не сказывается утомление, он возвращается домой легкой походкой, а когда неприятности… он и по лестнице поднимается иначе, и… тембр голоса у него другой, чуть-чуть глуховатый.
Сергей Петрович отвел глаза в сторону. Никто никогда не прислушивался к тембру его голоса, не присматривался к его походке. Елена поняла, о чем он думает.
Наступило неловкое молчание.
— Ну, я пойду, — произнес он и позвал Вадимку.
— Что вы, Сергей Петрович! Сейчас обедать будем, — схватила его за рукав Елена. — Ну, Сергей Петрович! — настойчиво уговаривала она.
— Спасибо, Елена Николаевна, — решительно отказался он. — Пообедаю дома. — И снова отвел глаза в сторону, чтобы она не могла прочесть его мыслей.
— Не вздумайте только Вадимку кормить, — предупредила Елена, убедившись, что он не сердится, — они только сейчас с Виктором соревновались, кто больше съест.
— Кто же победитель? Виктор? — улыбнулся Сергей Петрович.
— Никто, никто! — радостно завопили ребята.
— Я им помешала. Увидела, что едят насильно, — и больше не дала. Они же упрямы, как отцы, — лопнут, но не сдадутся.
«Почему у них все по-иному? — думал Сергей Петрович, спускаясь по лестнице в свою квартиру. — Почему Елена живет жизнью завода, интересами мужа? Ведь у нее есть и свое, личное, находит же она время заниматься английским, много читать. Может быть, я недостаточно энергично вовлекал Ирину в круг своих интересов? — спрашивал он себя. — Нет! Я делал все возможное, но никогда не встречал сочувствия. Я жил ее интересами, но сам ни в чем не находил отклика. Ни в чем. Почему?»
В кухне он нашел давно остывший обед. Хлеба почему-то не оказалось. Съев несколько ломтиков сыра с подвернувшимися под руку ванильными сухарями, Сергей Петрович прилег на диване.
Вадимка сейчас же вскарабкался на диван и улегся рядом. Он всегда ловил эти минуты, чтобы забросать отца бесчисленными вопросами. До войны, как только Сергей Петрович приходил с завода, у них начинался «вечер вопросов и ответов», как называл Крайнев эти часы отдыха, когда он мог повозиться с сыном. Теперь все изменилось.
— Ну-ка, Вадимка, расскажи, во что вы играли сегодня с Виктором? — спросил он.
Слушая болтовню ребенка, Сергей Петрович несколько раз ловил себя на том, что засыпает.
Увидев, что у отца смыкаются глаза, Вадимка умолк, и Сергей Петрович заснул. Мальчик прикорнул рядом.
Их обоих разбудил телефонный звонок. Из цеха звонил Опанасенко. Он спрашивал разрешения вызвать мастера на смену Лютову. Сергей Петрович не разрешил.
Через несколько минут позвонил Лютов и, ссылаясь на усталость, попросил, чтобы его сменили, — ведь он отработал свое время.
— Поработаете еще. В окопах труднее, — резко ответил ему Крайнев и повесил трубку.
Вадимка дремал на диване. Сергей Петрович поднял его на руки и направился в спальню.
Лютов остался в смене. Он сразу же побежал на медпункт, но дежурный врач наотрез отказался освободить его от работы. Лютову пришлось вернуться в цех и приняться за дело. На третьей печи, где скачивание шлака производилось в его смене, как и на пятой, в стали медленно, но неуклонно увеличивалось содержание фосфора. Лютов метался от одной печи к другой, пробовал снова скачать шлак, но момент был упущен, и шлак сходил через порог вместе с металлом.
Сталевар Никитенко внимательно следил за Лютовым. Ему было очень жаль плавку, но он обрадовался, что мастера вывели на чистую воду. Подойдя к растерявшемуся Лютову, он насмешливо посмотрел ему в лицо и спросил:
— Ну что, в собственное дерьмо ткнулся, товарищ мастер?
И когда Лютов начал кричать и ругаться, Никитенко резко оборвал его:
— Но-но, ты не очень ори, ты лучше скажы, що с фосфором робыть будемо? От крика и ругани его не убавится.
Лютов съежился и притих.
— Что ж, товарищ Никитенко, — сказал он заискивающе, — выпустим плавку на кровельное железо.
— Не позволю! — загремел Никитенко. — Вчера из-за тебя, идола, плавку угробили, мастера своего угробили, а сегодня опять брак пускать? Это на комсомольской-то печи! А молибден ты обратно, что ли, выгребешь?
— Какой же это брак, — уговаривал Лютов, — просто плавка пойдет по другому назначению.
