'19 ноября 19... во время... в квартире Ф.Ф.С., моего знакомого, по адресу... были... все мои рукописи, включая и копии, рецензии, письма.
Одним словом, весь мой писательский архив, который копился у меня в течение 20 лет и потеря которого означает конец моей писательской жизни.
Не мне судить, но мне кажется, что достаточно и беглого взгляда, чтобы понять - вся моя литературная деятельность открыта, и у меня ни от кого нет секретов. Я - писатель. Я прошу... Я верю...'
Из заявления
Но дай руке, итог опередив,
Ко лбу приникнуть жадною щепоткой.
Вдруг увидав, как бывший князь Кропоткин
Немотствует, не помнит, не глядит.
СВ.
Часть первая
С прокладочкой
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ, ГЛЯДЯЩЕГО В ОКОШКО ...а вот и расскажем вам сегодня наш скучный, неряшливый и паралитературный рассказ, произведение, написанное исключительно с медицинской целью улучшения собственного творческого самочувствия, но не для распространения, самоцензурируемое etc... И заранее, на берегу, так сказать, договариваемся, что не хотим нести ответственности за 'сомнительные' или 'ошибочные' высказывания и оборотцы персонажей, фигурирующих в этом рассказе, а тем более за их потаенные мысли, крайне редко поверяемые ими вслух, да и то в состоянии аффекта, вызванного алкоголем либо дорожной темнотой. Ибо эти 'фразы', 'оборотцы' 'мысли', взятые из контекста, могут быть превратно, недиалектически истолкованы и тем самым опять нанесут нам весомую печаль и материальный вред по обвинению в клевете и идейной ущербности, что будет не совсем справедливо, поскольку не можем же мы, автор, платить за все, что плетут или смекают в уме наши соотечественники, а как писатель, согласно своей изначальной функции, обязаны отобразить все это на бумаге, хоть тресни. Иначе рискуем пострадать с другого боку - получив обвинение в творческой несостоятельности, малодобросо-вестности, лакировке, халтуре, неполном изображении реального мозгового мира.
'Мы за мир!' - восклицаем мы и, разумеется же, что лично сами, как гражданин, против всех тех 'фраз', 'оборотцев', 'высказываний', которые будут признаны вредными, и всегда готовы их, по согласованию, вычеркнуть, если, конечно, это не разрушит художественную структуру сотканного нами прозаического полотна. Потому что ведь все в жизни, наверное, можно переписать, заменить, исправить, улучшить etc., но только не нужно унывать, даже если зимняя сизая туча, которую мы видим за окошком нашего маленького домика в городе Д. Московской области, нависла на стылым лесом, умрачняя загородный пейзаж, и нет ветерка, нет шевеления, того и гляди - застит весь белый свет сизая туча своей просыпавшейся снежной слепой пеленой. Но прочь уныние, связанное с метеорологической русской обстановкой за окном, а лучше продолжим наш рассказ, то есть - произведение, может быть, скучное, местами неряшливое, паралитературное etc., о том, как -
МЫ СЕГОДНЯ ПОЛУЧАЛИ ПОДАРКИ К ПРАЗДНИКУ: финский сыр 'Виола', скандинавское масло, сайра, низкосортная копченая колбаса, кура потрошеная фр., гречки 2 кг - всего на сумму 24 руб. 40 коп. Они подарков не получают, зачем им подарки, так все получат. Он пришел меня раздражать. Мы устали сегодня чрезвычайно, были раздражены. Он заполнял нашу анкету, их анкету. Сволочи! Кругом одни сволочи! Когда в автобусе если кто место не уступит, то остальные делают вид, будто так и надо. Нам семьдесят лет. Задаем вопрос - неужели оскудела русская земля?..
Хорошо. Вот... Это... Ну-на... На-на... На-на... Начать сначала. Хорошо. Он заполняет анкету. 'Есть ли родственники за границей?' - спрашиваем мы его посредством анкеты, потому что они распустили народ, могут быть и родственники. 'Нет', - отвечай не моргнув глазом, и - концы в воду. Скрывайся, таись - при ихнем бардаке никогда не засыпешься, боком проскочишь. Или - сознайся, дурак! - покатишься к едрене фене вместе с родственничками, благодари их (не родственников, их), что нынче не сажают не за дело. Короче, можно по-всякому, но нельзя же, нельзя же так, как он! 'Ориентировочно имеются!' Анкету нахально нам подает. Он говорит - все люди братья. Я раньше тоже так считал, не я один...
— Кто ж они такие, ваши родственники, что 'ориентировочно имеются', каковы их фамилии, местонахождения адресатов? - вынуждаемы спросить мы. Он же в ответ:
'Люди!' - Точка. - 'Человечество!'
— Верите, выходит, в Бога? - подрезаем.
— Нет. Не умею, - отвечает. - Верю в науку, технику, как у Шукшина, в гуманизм и литературу, как у Леонардо да Винчи. Моя вера открывает мне выси.
'Выси не эта вера открывает', - хотели напомнить мы, но скрылись, затаились с целью бдительности, в интересах служебного долга и так это громко, весело ему говорим:
- Это хорошо, что Бога нету. А вы вот возьмите, дружок, да и напишите фамилии, адреса, пол всех тех этих
родственников, что, по вашим утверждениям, скрываются за границей. Или - озаряет - или это ваша шутка столь нелепая? Так не время и не место шутить, вы находитесь в официальном учреждении...
И думаем: 'О Боже! Сладкосердый ты наш! Зачем ты оставил нас! Что они делают с нами! Почему запретили? Почему не позволяют ничего - мы б ему сейчас бы сразу бы в рыло бы кулаком бы, бороденку бы эту поганую повыщипать бы, по струночке- 'Кррругом! Шагом арш!'. Какие, о Боже мой, настали постыдные, слякотные времена! Так и кажется - живем в девятнадцатом веке, и еще далеко, страшно далеко до зари, озарившей своими сполохами и сияньем весь мир!'
В ответ спрашиваемый задумчиво покрутил вышеупомянутую бороденку и дал показание, что он является кандидатом технических и философских наук, редким специалистом среднего звена, одним из немногих по ларинго-фонной электрокардиодиагностике что мы и без него знали, так как это было написано в анкете, которую он написал. Национальность - русский.
- Не знаю я, не знаю я никаких фамилий. Какие у них фамилии? Я их ихних фамилий написать не могу, по
тому что я не знаю ихних фамилий. Черт их знает, какие там у них фамилии. Может, Ивановы, а может, и Шапиро... Кто знает ихние фамилии? Вы знаете, так вы и пишите, а я не знаю...
Грубит. Крутит. Мы тогда предложили ему ложный, тонко рассчитанный компромисс:
— Хорошо. Значит, пишем с ваших же слов - 'Пред
полагаемые фамилии родственников за границей Ивановы или Шапиро...'.
— Нет!!! (И чуть ли не ощерился даже, представьте себе!) Я этого не говорил, я говорил, что не знаю.
— Как-то странновато у вас получается, - удивились мы. - С одной стороны, есть, а с другой стороны, вы их не
знаете, - приперли мы его так, что он стал вынужден говорить:
— Моя фамилия - Иванов, стало быть, и ихняя фамилия может быть 'Иванов', если только они ее уже не сменили на 'Шапиро' с целью процветания бизнеса при помощи международного сионизма.
— Отлично! Молодец! - тайно возрадовались мы, имея определенный результат разговора. - К фамилиям мы по
позже вернемся...
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ, ГЛЯДЯЩЕГО В ОКОШКО (писатель, кстати, тоже персонаж довольно положительный, но в данном конкретном случае испытывает частные сомнения, связанные с плохим творческим самочувствием и скверной погодой) ...ни к чему никогда возвращаться не надо. В частности, не
