меня. – Да, мне тридцать четыре года, – сказала я, потому что он открыл и мой паспорт. Ну вот, с цифрами покончено. Я во всем люблю точность и доказательства теоремы выдаю залпом. Но для верности (ведь он мент) повторила: – Мне тридцать четыре.
– А выглядите моложе.
Я вспыхнула. Ненавижу, когда мне говорят комплименты! Я не верю в их искренность!
– У вашей матери что, были проблемы?
– Никаких, – заверила я.
– Я имею в виду проблемы с деньгами.
– У нее на счетах миллионы, – с гордостью за мать сказала я.
– Мужчины?
– О! Они ее обожали! Мама была красавицей!
– Ваш отец… э-э-э…
– Они официально развелись лет пять назад.
– Причина?
– По взаимному согласию.
– Я понимаю, но причина?
– А какая должна быть причина, чтобы люди развелись? – удивилась я. – Если я вдруг задумаю развестись со своим мужем, я сделаю это без всякой причины. И он меня поймет.
– Вы странная женщина, Ариадна Витальевна.
– Вот когда вы так говорите: Ариадна Витальевна, можно и в самом деле подумать, что перед вами сидит чудовище. Поэтому я Арина. Арина Петухова. Очень гармонично звучит, и я с этим именем чувствую себя комфортно.
– А могло быть по-другому?
Оказывается, он не так безнадежен. И не совсем мент. У него есть чувство юмора.
– Могло! На этом настаивала мама. На том, чтобы у меня в паспорте было записано «Ариадна Минина».
– А ведь красиво!
– Я собираюсь поменять паспорт с тех самых пор, как мне его впервые вручили. Чтобы там написали «Арина», не «Ариадна». И теперь, когда мамы нет, я обязательно это сделаю!
– Вы что, не ладили со своей матерью?
– Да, мы не ладили.
По его взгляду я поняла, что лезу в петлю. Мои босые ноги скоро повиснут на высоте второго этажа. В отличие от мамы, на мне нет носков. А в носках, следовательно, нет дырок. И я не крашу ногти бордовым лаком, когда делаю педикюр. Мне точно конец.
– Давайте попробуем еще раз, – вздохнул он. – У вашей матери было полно денег и любовников, с которыми она, по вашим же словам, не испытывала никаких проблем… А со здоровьем? – ухватился мент за соломинку. Вот так всегда: стоит мужчине узнать меня поближе, как он тут же кидается мне помогать! – Со здоровьем имелись проблемы?
– Вы же видели, что она перелезла через перила на высоте второго этажа. Моей матери было пятьдесят пять, но ее гибкости позавидовала бы двадцатилетняя девушка. Она садилась на шпагат, – с гордостью сказала я.
– Быть может, тайная болезнь? Неизлечимая, а? К примеру, рак.
– Рак что, неизлечим? – в который уже раз удивилась я.
– Если на четвертой стадии…
– У нее не было даже первой. Повторяю: моя мать ничем не болела.
– Почему же она двадцать лет хотела покончить с собой? В чем причина?
– Вы бы прожили с ней эти двадцать лет! – сказала я со злостью. – Утром еще терпимо, но как только солнце клонилось к закату, наш дом превращался в ад. В один из его филиалов. Она так и назвала свой лучший роман: «Филиал ада № 5».
– Почему пять?
– Потому что до этого вышли четыре книги. Таких же ужасных.
– Постойте… – он наморщил лоб. – Я что-то слышал.
– Кино смотрели, – вздохнула я. – И не спрашивайте меня, как мне этот фильм. Я его ненавижу!
– Вас трудно допрашивать, – вздохнул он. – Вы сами задаете вопросы и сами же на них отвечаете. Значит, ваша мать двадцать лет хотела повеситься, но сделала это только сейчас…
– О, нет! Она хотела отравиться! Ящик ее письменного стола забит сильнейшими транквилизаторами и антидепрессантами! Этого хватило бы, чтобы убить слона!
– Стоп! Она лечилась от депрессии?! Так бы сразу и сказали, что у нее депрессия!
– У нее не было депрессии, но она всячески уверяла в этом психиатров. Ей хватало пяти минут, чтобы получить у любого из них, даже у того, кто видел ее впервые в жизни, рецепт на сильнейшее успокоительное. Это была такая игра.
– Игра?
– Ну да. Она получала рецепт, тут же шла с ним в аптеку, покупала лекарство и клала его в ящик своего письменного стола. Каждый вечер она выдвигала этот ящик со словами: «Вот видите? Я готовлюсь!» Она обращалась к нам с папой.
– А вы что?
– Сначала выбрасывали эту дрянь. Но она тут же доставала новую. В конце концов мы с папой поняли, что это бесполезно. Я вышла замуж, он значительно позже удрал на съемную квартиру, а мама продолжала покупать наркотики. Не знаю, кому она их потом показывала со словами: «Я готовлюсь». Вряд ли своим любовникам.
– Она прочно сидела на антидепрессантах?
– Она их вообще не пила.
– Я уже ничего не понимаю! – взмолился мент.
– Вот. А мы в этом дурдоме жили!
– Послушайте, – сказал он, глянув на часы. – Расскажите-ка мне все с самого начала. У меня еще есть полчаса, пока здесь работает опергруппа.
– Полчаса?! – я расхохоталась.
– Что, мало?
– И мало, и… много. В принципе, все укладывается в одну только сказку, не очень уж длинную. Ее рассказывал своим детям Карл Маркс…
– Кто?!
Он пришел в ужасе, я поняла это по его глазам. Все-таки надо иногда читать книги.
– Карл Маркс. Вас удивляет, что он писал сказки? Правильно, он их и не писал, но любил рассказывать детям одну придуманную им самим. И сказка эта была страшной. Но моя мама его переплюнула. Ее версия оказалась еще страшнее.
Да, пару слов обо мне, прежде чем мы приступим к делу. К делу о смерти Марины Мининой. Всего пару слов.
Ариадна Витальевна Петухова
Моя мать хотела, чтобы я пошла по ее стопам: стала писательницей. Это заветное, почти все родители хотят, чтобы дети пошли по их стопам. Люди, которые неплохо устроились в жизни, уж точно, а моя мать устроилась очень даже хорошо.
Что касается меня, я меньше всего на свете хотела стать писательницей, и это одна из причин нашего постоянного конфликта. Мама любила повторять, что автобиография – последняя книга в жизни автора. Это
