Несчастного старика Ластик, конечно, велел накормить и дать приют. Но настроение стало совсем кислое.
С третьим делом, правда, вышло удачнее.
К князю Солянскому за судом и правдой пришел Китайгородский купец с приказчиками.
Дело в том, что в Московском государстве юридической системы в общем-то не было. То есть, если человек совершил преступление, за карой дело не станет – в два счета кнутом обдерут или башку оттяпают, но вот если какое спорное дело, выражаясь по-современному, из области гражданского права, то обращаться за разбирательством особенно некуда. Дмитрий Первый задумал ввести в царстве суды, где всякие дела решались бы быстро и без мздоимства, но это работа долгая, не на один год. Пока же жители поступали по старинке: в деревне шли за приговором к помещику, в городе к какому-нибудь уважаемому человеку – епископу или боярину.
Судебные дела Ластик больше всего не любил. Только куда от них денешься. Назвался князем – полезай в кузов.
А тяжба у купца была вот какая.
У него в лавке из мошны пропала вся дневная выручка, три рубля с двумя копейками, деньги немалые. Доступ к ним имели только приказчики – те шестеро парней, кого он привел на суд. И попросил князюшку указать, кто из них вор, кому из них за покражу правую руку рубить.
Ну, это была не штука, на подобных расследованиях Ластик уже успел поднатореть.
Купчине строго сказал:
– Ныне за воровство рук рубить и казнить не велено, государь запретил.
А парням велел встать в ряд.
Медленно прошелся, глядя каждому в глаза, снизу вверх. Прищурится, брэкетом цыкнет, Божьим Оком на груди сверкнет – и переходит к следующему.
Штирлиц тоже участвовал в психологическом давлении: топорщил перья, угрожающе разевал клюв.
Каждый из приказчиков, конечно, пугался. Но только один, конопатый, сделался белее простыни, и подбородок задрожал.
Эге, сказал себе Ластик, но виду не подал. Если торговцу на воришку указать – забьет до смерти, не поглядит на царский запрет.
– Ну вот что, честной купец, – объявил премудрый Ерастий, завершив обход. – Божье Око узрело, что завтра покраденные деньги к тебе в мошну вернутся, сами по себе. А вора ты боле не ищи и никого из приказчиков не наказывай.
Купец засомневался:
– А коли не вернутся, тогда так? Ведь три рубля с двумя копейками, шутка ли?
– Не вернутся, тогда снова приходи, – разрешил Ластик и многозначительно посмотрел на конопатого. Тот едва заметно кивнул.
– Ррроссия – Брразилия: шесть – ноль! – триумфально возвестил Штирлиц.
А Ластику помечталось: может, если удастся вернуться в свое время, пойти работать сыщиком в уголовный розыск? Вроде бы есть талант. Опять же наследственность.
Только мечты эти были пустые. Никогда уже не попадет шестиклассник Фандорин в свой лицей с естественно-математическим уклоном, никогда не переступит порога родной квартиры…
Унибук-то к владельцу так и не вернулся.
Тогда, год назад, Юрка с интересом выслушал про замечательные свойства компьютера, который он упорно называл ЭВМ, «электронно-вычислительной машиной», пообещал книжку из Шуйского вытрясти. И сделал всё, что мог.
Нагнал на боярина страху: в Москву велел везти на простой телеге, закованным в железа. Вопреки собственным правилам, пугал застенком и пытками. Василий Иванович и трясся, и слезы лил, но унибука не отдал.
Говорил, что полистал
По возвращении в Москву допросили Князевых слуг. Те подтвердили: да, возили они на север некий малый бочонок и утопили его напротив монастыря.
Государь отрядил на Белое озеро целую экспедицию. Месяц там крюками по дну шарили, но вернулись ни с чем.
В общем, пропал универсальный компьютер. Бежать стало некуда. Не в колодец же лезть, в 20 мая неизвестно какого года? И тем более не назад в могилу – в 1914 году Ластика тоже ничего хорошего не ожидало, разве что нож сеньора Дьяболо Дьяболини.
А, может, оно и к лучшему, что нет унибука. Как бы Ластик бросил друга и начатое дело? Да какое дело!
Шуйского же пришлось выпустить. Даже в ссылку его царь не отправил, как собирался. Ластик сам выпросил боярину прощение. Конечно, не из-за Василия Ивановича (чтоб ему, идиоту суеверному, провалиться) – из-за Соломки.
Только о ней подумал – за воротами раздалось конское ржание, стук копыт, грохот колес, зычные крики «Пади! Пади!»
Изучение общественного мнения в 1606 году
Вбежал во двор скороход, увидел князя Солянского, поклонился и давай мести алой шапкой по земле – раз, другой, третий, от чрезмерного почтения:
– К твоей милости княжна Соломония Власьевна Шаховская!
– Скажи, сейчас буду.
Ластик поднялся, передал попугая дворецкому.
На ближней церкви Рождества Богородицы-что-на-Кулишках ударил колокол, созывая прихожан на молитву. Стало быть, уже три часа пополудни, пора ехать в Кремль, на заседание Сената. По Соломке можно часы проверять, тем более что стоявший в парадной горнице
Ехать к царю на совет вельможе такого ранга полагалось
Из колымажного сарая выкатили здоровенную карету и запрягли в нее аж десять лошадей – на большей, чем у князя Солянского, упряжке ездил лишь государь.
Спереди и сзади выстроились пешие и конные слуги, зазвенели саблями, защелкали кнутами, загорланили «Пади! Пади!» – это чтобы прохожие расступались и шапки снимали. Ничего не поделаешь, таков стародавний порядок, за один год его не сломаешь. При всем шуме двигались еле-еле, шагом, потому что бегают и несутся вскачь лишь холопы, а государеву названному брату поспешность не к лицу.
Но пышная карета, со всех сторон окруженная свитой, поехала вперед пустая, сам же князь забрался в возок к боярышне Соломонии Влась-евне – тот был попроще и запряжен всего лишь шестерней.
На сиденье напротив княжны сидели две мамки, потому что благородной девице одной из дому выезжать
Дождавшись чмока, мамки глаза открыли –
