– Благоуодный пуынц, могу ли я спуосить, где ви досталы такой пуекуасный диамант? – Пухлый палец деликатно показал на Райское Яблоко, висевшее на груди князь-ангела.
– Не время о пустом болтать, – отбрил англичанина Ластик и отвернулся. – Госпожа, у меня к тебе слово государево. Повторяю еще раз, – с нажимом произнес он, – оно предназначено лишь для твоих ушей.
Марина топнула ногой, ее глаза сверкнули:
– Не забывайся, князь! Ты говоришь со своей будущей царицей! У меня нет тайн от барона Келли! А хочешь, чтоб нас не слышали чужие – вели выйти своему рейтару. Или ты боишься оставаться со мной без охраны?
Ластик в замешательстве оглянулся на солдата. Из-под забрала донесся веселый смех, и рука в перчатке расстегнула застежки шлема.
– Дмитрий! Мой Дмитрий! – пронзительно вскричала Марина.
И лицо ее преобразилось. Сухие губы раздвинулись в улыбке, обнажив ровные, белоснежные зубы – большую редкость в эпоху, когда о зубной пасте и слыхом не слыхивали. Глаза будто распахнулись, наполнились светом.
– Мой милый, – тихо проговорила ясновельможная пани. – Наконец-то…
Царь стоял на месте, смотрел на нее не отрываясь и, кажется, не мог пошевелиться. Тогда она сама шагнула ему навстречу, обняла своими тонкими белыми руками и стала целовать в щеки, в лоб, в губы. И первым же прикосновением будто исцелила его от паралича.
– Марина! – задохнулся государь, крепко прижал ее к себе.
Тут Ластик застеснялся – отошел в сторону, отвернулся. Чудеса да и только! Вот что любовь с людьми делает. Меняет прямо до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что эта самая Марина, столь мало ему понравившаяся, может так улыбаться, говорить таким голосом. Оказывается, она в самом деле редкостная, просто невероятная красавица, не соврал Юрка. Наверное, она всегда такая, когда с ним.
Неудивительно, что Юрка голову потерял. Сколько ни отговаривал его Ластик от безумной затеи – нарядиться рейтаром – всё было впустую. И слушать не стал.
В Кремле прикрытие обеспечивал Басманов. Было объявлено, что государь и его первый воевода заперлись в царских покоях, чтобы обсудить план будущего похода. Даже слугам входить в кабинет запрещалось. На самом деле Басманов сидел там один-одинешенек, если не считать жареного поросенка и бочонка романеи, а православный государь, презрев риск неслыханного скандала, поскакал на свидание с прекрасной полячкой.
Неправильно это, безответственно и очень глупо, думал Ластик, разглядывая полог шатра. Но зато как красиво!
Кто-то слегка дернул его за рукав.
– Благородный принц, – зашептал астролог со своим квакающим акцентом, – прости, что не представился твоей светлости как следует. Русские люди, у кого я учился русскому языку, звали меня Едварием Патрикеевичем Кельиным – так им было проще.
– Почему «Патрикеевичем»? – тоже шепотом спросил Ластик, покосившись на влюбленных.
Всё целуются.
– Имя моего отца было «Патрик».
– Ты хорошо научился нашему языку, – рассеянно сказал Ластик, не в силах отвести взгляд от Юрки и Марины.
Это, значит, и есть настоящая любовь? Про которую снимают кино и пишут романы?
– Трудно учить лишь первый, второй и третий иностранные языки, – ответил англичанин. – Начиная с четвертого, они даются всё легче и легче. Мне всё равно, на каком языке объясняться. Я изучил все наречия, какие могут понадобиться ученому и путешественнику – девятнадцать живых языков и четыре древних.
Эти слова напомнили Ластику профессора Ван Дорна – тот тоже говорил, что владеет «всеми языками, которые имеют для него значение».
Он перевел взгляд на астролога и увидел, что «Едварий Кельин» смотрит вовсе не в лицо собеседнику, а на его грудь.
– Не позволит ли мне твоя светлость получше рассмотреть этот превосходный алмаз? – попросил барон.
И не дожидаясь разрешения, двумя пальцами приподнял Камень, опустил со лба лупу, замер.
Очень это Ластику не понравилось. Он хотел высвободиться, но англичанин умоляюще прошептал:
– Одно мгновение, всего одно мгновение, мой славный принц! – И застонал. – Ах, какая божественная рефракция! Совершенно идеальная! Неужели это он? О, силы небесные! О, великий Мурифрай!
Ластик вздрогнул, но Келли и сам весь дрожал. Слова лились из него всё быстрей, всё лихорадочней. Кажется, астрологу и вправду было все равно, на каком наречии изъясняться.
– Последний раз его видели в Париже накануне Варфоломеевской ночи! Дошли ли до вашей страны вести об этом ужасном злодеянии, когда католики коварно набросились на гугенотов и зарезали несколько тысяч человек? Ювелир Ле Крюзье, которому рыцарь де Телиньи передал сей алмаз для огранки, был гугенотом. Когда к нему ворвались убийцы, Ле Крюзье швырнул камень в Сену. Но этот алмаз надолго не исчезает! Скажи мне, о принц московский, как к тебе попало Райское Яблоко?
О магическом кристалле, великой трансмутации и философском камне
Странный человек разогнулся. На собеседника через лупу смотрел глаз, круглый и выпуклый, как у рыбы.
– Кто ты? – только и нашелся, что прошептать пораженный Ластик.
–
О, прости! – Барон прикрыл ладонью рот. – Само сорвалось. Но, раз ты владеешь Райским Яблоком, значит, ты, действительно, побывал в Ином Мире! Именно там ты получил Камень, и твоя миссия – вернуть его людям. Я угадал?
Эдвард Келли возбужденно облизнул губы, смахнул со лба капельки пота.
Ластик был взволнован ничуть не меньше. Оказывается, ученые семнадцатого века знают про существование Камня!
– Да, я был там… Но я ничего не помню… – забормотал князь-ангел. – Возвращение в бренную плоть лишило меня памяти.
– Ты был там! – возопил Келли, не дослушав, и поднял глаза вверх. – Благодарю тебя, могучий Мурифрай!
Ластик был уверен, что царь и его невеста обернутся на этот вопль, но те по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу, и, похоже, ничего вокруг не замечали.
– Какой великий день! – Барон всхлипнул, по его толстым щекам стекали слезы. – Я знал, я чувствовал, что Мурифрай не напрасно позвал меня в Московию!
– Кто это – Мурифрай? Англичанин торжественно воздел палец:
– Дух-покровитель алхимиков. Но скажи мне, о пришелец из Иного Мира, неужто ты совсем ничего не помнишь?
