рыцарям-госпитальерам. Он огляделся, рассматривая полосатые шатры и воткнутые в землю знамена с золотыми французскими лилиями, как вдруг внимание его привлекло странное собрание закутанных в темные чадры женщин. Пейре стоял как вкопанный, изучая мусульманок, кидающих на него злобные и испуганные взгляды. При этом от него не укрылось, что красавицы сидят на голой земле, или точнее, на довольно-таки горячем песке. Он учтиво поклонился дамам, предложив им пройти в его шатер, где можно было спрятаться от палящего солнца, перекусить и умыться.
Дорогу ему преградил охранник.
– Шел бы ты отсюда, доблестный рыцарь, – тихо и убедительно произнес он. – Эти дочери дьявола не гостьи, а пленницы. Здесь же они оттого, что король Ричард еще не распорядился, кому из них резать живот, а кому рубить голову.
Услышав речи стражника, Пейре пришел в ужас, сама мысль – убить женщину, казалась ему кощунственной. К тому же наглец пытался не только наговорить дерзостей и ужасов, но и приписать к своим злодеяниям безвинного Ричарда.
Пейре бросился на стражника и попытался прибить несчастного на месте, но на шум прибежали другие воины. И Видаль был вынужден отступить, пообещав на прощание, что еще вернется.
Наблюдавшие потасовку женщины с интересом и вдруг появившейся надеждой следили за своим нежданным спасителем. Одна из них, должно быть самая юная с незакрытым лицом поднялась с земли и закричала Пейре на незнакомом ему языке. Одного взгляда на пленницу было достаточно, чтобы ранить Видаля в самое сердце – юная пленница была до боли похожей на его первую любовь Агнесс Те же черные волосы и карие глаза с огромными пушистыми ресницами, тот же алый рот и белая кожа. Должно быть, девочка была того же возраста, что маленькая дочь шлюхи, когда Пейре видел ее в последний рал. Только ее одежда была дорогой и непривычной, а нежное личико – грязным и изможденным.
– Именем короля Англии приказываю вам не трогать этих женщин впредь до моего возвращения! – властно приказал Видаль. – Ослушавшемуся смерть! – горделиво подбоченясь он прошел мимо опешивших воинов до следующего шатра, а там, убедившись, что они больше не могут его видеть, побежал со всей мочи к шатру своего короля.
В это время Ричард преспокойно играл в шахматы с графом Монфера Конрадом и двумя тифтонскими рыцарями, имен которых Пейре не знал. Стражи преградили ему дорогу, но Пейре громогласно потребовал незамедлительно пропустить его к королю, и те не посмели ослушаться человека, не далее как завтра отправляющегося в качестве посланника к самому Саладину.
Ричард приветствовал трубадура радостным смехом. Он только что выиграл у своего противника ладью и был этим весьма горд.
– А вот и наш дорогой посланник! – Ричард протянул Пейре руку, и тот, опустившись перед ним на одно колено, поцеловал ее.
– Пришел составить мне компанию или похвастаться своим новым оперением, а, райская птичка? – Ричард лукаво заглянул в зеленые глаза Пейре и, нахмурившись, замолчал. – В чем дело?
– Я должен говорить с вами один на один, – Видаль приложил руку к груди, жестом прося извинения у королевских гостей.
– Это настолько срочно, что ты смеешь врываться в мой шатер и выгонять моих друзей! – Ричард ударил кулаком по шахматной доске, и фигуры полетели в лицо трубадура и сидящих рядом рыцарей.
– То, что я хочу сказать, более чем срочно, – Видаль выдержал взгляд короля. – Миссия, которую вы поручили мне, под угрозой.
Теперь занервничал сам король. Глядя в глаза Видалю, Ричард показал рукой, что гости должны оставить его наедине с трубадуром.
– В чем дело? – Английский Лев говорил тихо, но впервые Пейре явственно ощутил, как даже сквозь тихую речь короля прорывается рычание хищника.
– Только что я видел множество мусульманских пленниц, ожидающих приговора моего короля! – не отрывая взгляда, Пейре смотрел в глаза Ричарда, не видя в них ровным счетом ничего – ни удивления, ни гнева, одно только непонимание и досаду за прерванную игру.
– Ну, и что же с того? – не понял Ричард.
– Охраняющий их стражник сказал, что жизни несчастных зависят от вашего решения, мой король. Он посмел сказать, что это ваши пленницы, и вы казните их всех до одной! Это правда?! Признаться, я хотел зарубить лгуна на месте, но не мог же я напасть на стоявшего на посту воина…
Желтоватые глаза короля остались безучастными.
– Я знаю о пленницах. Их привезли после взятия Акры, в лагере их не больше сотни. Но что ты хочешь – мы на войне, здесь бывают и пленные и убитые…
– Но как вы хотите, чтобы я добился мира с Саладином, если не сегодня-завтра казнят его подданных?! Их следует немедленно отпустить!
– А что скажет Саладин, когда узнает, что наши доблестные рыцари сделали с этими женщинами?
Пейре прикусил язык.
– …Так что в наших интересах, чтобы их казнили как можно быстрее, – король вынул из-за пояса нож и бросил его так, что он перевернулся в воздухе пару раз и вошёл по рукоятку в расстеленный на земле дорогой ковер.
– Нет! – Пейре поднялся. Встал и Ричард. Изумрудные и янтарные глаза встретились в молчаливом поединке.
– Да как ты смеешь?! – задохнулся король. – Забыл, что ли? «Смерть неверных не убийство – это наш долг и путь на небо»! Я сейчас прикажу страже вывести тебя вон и казнить вместе с ними!
– Казните, мой король, но тогда сами поезжайте к Саладину и добивайтесь мира.
Не помня себя от злобы, Ричард ударил Пейре по лицу.
– Я убью тебя, проклятый щенок! Убью! На колени!
– Убейте, – Пейре опустился на колени перед Ричардом. – Но Саладин ждет меня, и вам не удастся послать к султану другого трубадура. Я слышал, что Саладин весьма силен в трубадурском искусстве, а значит, он обладает хорошим музыкальным чутьем и, услышав меня один раз, не спутает с вашими певцами, – по подбородку Видаля текла струйка крови.
– Как ты смеешь ставить мне условия?! Ты забылся, фигляр! – новая пощечина оказалась настолько сильной, что Пейре упал на землю, больно ударившись головой. Лицо горело, к горлу подступил комок. Пейре попытался встать, но Ричард заехал ему сапогом под дых. Жуткая боль заставила Пейре согнуться и снова рухнуть на землю.
– Я научу тебя хорошим манерам!
– Сначала поучитесь им сами! – трубадур перекатился, уворачиваясь от новых ударов и прикрывая рукой больной живот, встал на ноги. Кровь с разбитой губы попала на его дорогую одежду, взгляд блуждал. – Вы не можете бить меня, как раба или крестьянина. Я рыцарь! – Пейре задыхался от боли и обиды.
– Клянусь честью, я отрежу твой поганый язык! Ты лишишься рыцарской чести и всех привилегий! Я велю подвергнуть тебя самой позорной казни, какую только сумею измыслить.
– Не сомневаюсь, что у вас хорошее воображение! – Видаль криво усмехнулся изуродованными губами. – Но кто тогда принесет вам мир с Саладином?
– Змееныш! – Ричард выхватил меч и, рубя им направо и налево как невероятная, ожившая адская мельница, бросился на безоружного юношу. Пейре присел, проскользнув под мечом и отступая в сторону спасительного выхода. Но убежать было невозможно. И Пейре зажмурился в ожидании смертоносного удара.
Тут меч Ричарда звякнул о другой меч.
Чья-то сильная рука резко отбросила трубадура на расшитые подушки. Луи де Орнольяк рубанул воздух, и тут же Ричард не помня себя бросился на противника. Де Орнольяк махнул мечом, и королевский меч со звоном отлетел в другую сторону шатра, вонзившись в один из державших крышу шестов и подрубив его.
– Сир, вы не можете убить Пейре Видаля ни одним из тех способов, которые были предложены, потому что это будет верхом бесчестья прежде всего для вас, – де Орнольяк поклонился королю.
– Сэр Луи, я не понимаю, что вы хотите сказать, и как вы оказались в моем шатре? Где, черт возьми,
