— К моим родителям. Ее отец не знает, откуда я родом, и нас не найдут.
— И откуда ты?
— Вам это все равно ничего не скажет — городок маленький…
— Мы объехали почти всю Германию за время службы. И маленькие городки тоже. Так что за город ваша цель?
— Мильтенбург. Это Майнцское архиепископство…
— Я знаю, где это, — оборвал его Курт с усмешкой. — Очень любезно, однако, с твоей стороны снабжать свои ответы столь детальными комментариями; по опыту могу сказать, что именно так говорит тот, кто говорит неправду. Не будь тебе что скрывать — ты отвечал бы неохотно, а скорее бы и вовсе сказал, что это не мое дело.
— Я отвечаю подробно, потому что вы инквизитор. Знаю, что бывает с теми, кто вздумает дерзить инквизитору.
— А с теми, кто лжет инквизитору?
— Мне лгать незачем! — с уже не скрываемой злостью отозвался тот. — Я не намеревался грабить Марию, я не лгу о своих родителях, и я действительно родом из Мильтенбурга, куда мы действительно попадем, если останемся в живых!
— Где стоит твой дом? — поинтересовался Курт, и парень запнулся, переспросив с заметной растерянностью:
— Что?..
— Я спросил, где находится дом твоей семьи, — повторил он с расстановкой. — Улица. Ориентир, по которому этот дом можно отыскать — церковь поблизости или приметная лавка.
— Церковь.
— Какая?
— Пресвятой Девы.
— Беспроигрышно, — усмехнулся Курт со снисхождением. — В любом городе есть такая; быть может, и не в любом, но в большинстве… Вот только, Карл, я бывал в Мильтенбурге и город этот знаю. Там всего три тысячи обитателей и три церкви, и все стоят рядом, но главное — поблизости от них нет жилых домов. Несколько лавок, рынок — и все. А теперь, — обратился он к притихшей девушке, — подумай, насколько можно верить ему во всем остальном, если он соврал тебе в этом.
— Скажи что-нибудь, — тихо потребовала та, обратясь к парню; тот не ответил, лишь поджал губы, отведя взгляд в сторону.
— А теперь самое интересное, — продолжил Курт под общее молчание. — В Мильтенбурге я никогда не был и понятия не имею, какие там церкви, сколько их и где расположены; а судя по тому, что твой корыстолюбивый возлюбленный мне не возразил, он всего этого не знает тоже.
— Подлец, — чуть слышно проронила Мария Дишер. — Я оставила ради тебя дом, семью… я… И многих вот так же ты обманул до меня?
— Судя по спокойствию и даже некоторому хладнокровию, с которым он держался до сих пор, — ответил Курт вместо него, — тактика уже отработанная, и ты далеко не первая… Напоследок еще один совет. Сейчас, очнувшись от разоблачения и взвесив все «за» и «против», он попытается уверить тебя в том, что совершил ошибку и осознал это, раскаялся и понял, как на самом деле страстно в тебя влюблен. Это будет логично, учитывая тот факт, что деньги все еще при тебе, а он вынужден пребывать в стенах этого заведения не ведомое никому количество дней. Разумеется, тебе решать, как быть — все-таки, этот бесстыжий пройдоха согревает постель по ночам; но, сдается мне, печь все же выйдет дешевле.
— Ну, возрази же! — всеми силами пытаясь удержать внезапно нахлынувшие слезы, потребовала девушка, рывком поднявшись из-за стола. — Скажи хоть что-нибудь!
— К чему, — безучастно произнес Карл Штефан, по-прежнему не поднимая к ней глаз. — Он все сказал.
— Ты… — уже не скрывая слез, выдавила Мария. — Ты… Тварь! — выкрикнула она надрывно и, ухватившись за край наполненной миски, вздернула ее со стола, вывалив содержимое в лицо бывшему возлюбленному.
— Super, — отметил Курт, глядя вслед плачущей девице, убегающей по лестнице наверх. — Благодари Бога, что остыло, иначе не клеить бы тебе больше малолетних дурочек.
— Заявите на меня светским? — поинтересовался тот, яростно отряхиваясь; он отмахнулся:
— Это не моя забота. Я просто составлю тебе компанию по пути обратно в город, дабы ты невзначай не заблудился и не свернул куда в сторону. Если семья бедняжки Марии захочет преследовать тебя по закону, это их право; меня же ты интересовал бы лишь в том случае, если б сманил девицу из дому, используя зелья или собственные сверхобычные умения.
— А кто сказал, что это не так? — нарушил молчание Ван Аллен. — Вполне возможно.
— Да вы с ума посходили! — вскинулся парень, на миг оцепенев и позабыв снять с макушки прилипшую к волосам капустину. — Это вообще не лезет ни в какие ворота!
— А вот теперь возмущение непритворное… Нет, Ян, здесь никакого приворота не было — честная работа, так сказать; было б иначе — я просто не сумел бы ее убедить никакими доводами. И ты погляди, как он оскорбился тем, что я усомнился в его талантах.
— Молот Ведьм в работе, — хмыкнул охотник. — И еще одна душа спасена.
— И мой доход погублен, — докончил трактирщик из-за стойки, пояснив, когда Курт вопросительно к нему обернулся: — Теперь девица не станет за него уплачивать, есть-пить он не прекратит, а выдворить пусть и мерзавца в снег под волчьи зубы я не смогу.
— Да есть у меня свои деньги, — огрызнулся Карл Штефан, стряхнув, наконец, с себя остатки завтрака и усевшись чуть поодаль от замаранного снедью края стола. — И за себя я заплачу. Освободи мне комнату от нее подальше.
— Завидное самообладание, — отметил Ван Аллен, поднимаясь. — А вот бедняжке совсем плохо… Твари никуда не денутся, и наш спор мы еще закончим, а покамест я, пожалуй, пойду. Несчастная явно нуждается в том, чтобы ее кто-нибудь утешил и поддержал в горести.
— Это несправедливо, майстер инквизитор, — угрюмо заявил несостоявшийся ухажер, провожая охотника тоскливым взглядом. — Она сама на это пошла. Сама захотела. Я ведь ее не выкрал, не принуждал к сожительству; она пошла со мной добровольно. Мария забудет все уже через год, а лет через пять не вспомнит даже, как меня зовут, мне же за все это накинут петлю, как за попытку ограбления. Разве это соразмеримо?
— Ян прав, — усмехнулся он. — Самообладание и впрямь отменное… Молись, чтобы она не сиганула этой ночью с крыши, вдохновленная твоими выкрутасами, Карл Штефан. Если тебя и впрямь так зовут.
— Так. Имени я не менял — девок оно отчего-то цепляет… Пускай прыгает. Там сугробы. А кроме того, этой ночью ее будут, я так предчувствую, усиленно охранять.
— Я серьезно, — чуть повысил голос Курт. — Иначе это будет уже не ограбление, а доведение до смертного греха, что лежит уже и в моей области работы.
— Да полно вам, майстер инквизитор, — наморщился тот, — а то вам в вашей жизни не доводилось покидать несчастных влюбленных в вас дурочек.
— Мои дурочки расставались со мной счастливыми, — возразил он, — а на твоем месте я б не особенно хорохорился. Поумерь пыл, иначе вместо сдачи тебя городским законникам я разберусь с твоей смазливой мордашкой по-своему, после чего ты сможешь подцепить разве что увечную старуху на исходе жизненных сил.
— И старуха на худой конец сгодится, — передернул плечами Карл Штефан, выбираясь из-за стола. — Все монеты на одно лицо… Дай мне комнату, — повторил он, обратясь к трактирщику, следящему за ним с осуждением. — Уберу-ка я все же рабочий инструмент подале от майстера инквизитора, коли уж он сегодня в столь наставническом настроении духа.
— Свои вещи заберешь сам? — с неподдельным интересом осведомился Велле. — Или не рискнешь попадаться ей на глаза?
— Если судить по опыту, пожитки мои уже валяются в коридоре перед дверью. Показывай комнату.
— Audacia est fortuna altera[32], — констатировал Курт вслед
