решил отречься от крамолы — а ты предлагаешь выпихнуть его насильно, чтобы там из него таки сделали убийцу и людоеда? Да ты ангел просто.
— От него, — заметил Феликс, — мы еще не слышали ничего такого. Чего ж он молчит? Он сам не сказал пока, что не желает воссоединиться с родителем.
— Он молчит потому, — пояснил охотник доброжелательно, — что у вас с ним много общего: при попытке ляпнуть что-то выходит глупость.
— Слушайте, майстер инквизитор, — окликнул Карл Штефан заинтересованно, — а если допустить, что он останется? Ну, к примеру, вам удастся нас разжалобить, и мы все разом кинемся его оберегать от его родни, которая так плохо на него влияет… Он, быть может, славный парень, сама учтивость и добродетель, только вот, как я помню со слов господина охотника, он ночью обо всем этом забудет. Он вообще забудет, что человек. И мне, знаете ли, будет глубоко начхать на то, что, закусив мною в бессознании, наутро парень будет биться головой об стену и слезно каяться. Безопасность, о которой вы так пеклись — как с ней-то быть?
— Вот уже три ночи он здесь, — вмешался Бруно негромко. — И
— Резонно, — вынужденно согласился фон Зайденберг, бросив на Хагнера угрюмый взгляд. — И вы убеждены в том, что сумеете обеспечить это и впредь?
— Вариантов множество, — кивнул Курт. — Прежде мать вязала его на ночь; согласитесь, при этом сложно закусывать корыстолюбивыми пройдохами. Но теперь, когда столь уместно мы обрели желанное железо, есть иной выход: попросту помешать ему обернуться зверем. Полагаю этот способ обеспечения его безвредности гораздо более уместным, ибо ночью при обороне мы получим лишнего человека.
— А он станет нам помогать? — пренебрежительно хмыкнул Феликс. — Отец, все ж таки, неужто вы думаете, что на него мальчишка руку подымет?
— У меня нет отца, — заговорил Хагнер, и торговец умолк, косясь на него с опаской. — Не было почти пятнадцать лет и нет сейчас. А то существо, о котором вы говорите, убило мою мать. Еще вопросы — есть?
— И вы ему верите?
— Как я понимаю, — вздохнул трактирщик, — выбора вы нам оставлять не намерены, майстер инквизитор. Вы уже решили, что он будет в живых и будет здесь, а нам остается лишь принять вашу волю.
— Спорить не буду, — кивнул он; Феликс нахмурился:
— А я буду. Он порождение Дьявола, и мы все понесем возмездие от Господа, если вздумаем покрывать его. Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей!
— Вот даже как, — пробормотал охотник; Курт вздохнул.
— Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении, — произнес он размеренно, — а кто ожесточает сердце свое, тот попадет в беду.
— Зло причиняет себе, кто ручается за постороннего; а кто ненавидит ручательство, тот безопасен!
— Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца.
— Вина отцов на детях их!
— Сын не несет вины отца своего, потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив… Не переплюнешь, Феликс. Уж в чем, а в Писании я подкованней буду.
— Отчего лишь я один не желаю связывать свою душу с созданием Сатаны! — призвал торговец, вопрошающе оглядевшись. — Неужто все вы готовы рисковать жизнями и посмертным спасением ради адского исчадия? Неужто столькие верные дети Церкви не могут противостоять одному?! Рассудок его помутнен демонским мороком, а вы…
— Полегче, — предупредил Ван Аллен уже серьезно. — На твоем месте я бы следил за словами — инквизиторы такой словоохотливости обыкновенно не жалуют. Кроме того, помутненных здесь по меньшей мере трое. С оружием.
— И вы готовы пустить его в ход? — уточнил фон Зайденберг. — Против людей, чтобы защитить зверя?
— Знаешь, мне самому все это не по душе, — согласился охотник. — Однако Молот Ведьм прав в одном: винить парня не за что, а если мы порешим его просто потому, что он, может быть… когда-нибудь… что-нибудь… почему-нибудь… Чем будем лучше тех же тварей? Есть факт: он желает остаться человеком. Во всех смыслах. Не помочь ему в таком деле — вот это и впрямь будет грех, это даже не попустительство будет — подстрекательство.
— Я думаю, надо голосовать, — решительно сказал торговец. — И поступить, как решится большинством.
— Этот трактир внезапно перешел в статус вольного города? — осведомился Курт. — И все обрели в нем гражданство? Или твоей волей он вдруг перенесся из Германии на иные земли?.. Мы все еще под юрисдикцией Закона, Феликс, и в ведении Святой Инквизиции, чьим служителем я являюсь. Не вынуждай меня применить данные мне полномочия въяве.
— Пусть начинает свое голосование, майстер инквизитор, — нехотя, через силу выговорил фон Зайденберг. — Вас уже трое по ту сторону… И я с вами.
— Господин рыцарь! — возмущенно и ошеломленно ахнул Феликс. — Ведь вы же сами!.. только что!.. Как же вы?..
— Я имперский рыцарь, — пояснил тот хмуро. — И клятву, данную при посвящении, помню ежедневно, ежечасно. «Веруй всему, чему учит Святая церковь, исполняй ее повеления: защищай ее, с тем вместе уважай слабого,
— Да ведь вы же сами во все эти дни были против его указаний, против…
— Возможно, — оборвал фон Зайденберг. — Но я не убиваю детей. Этого тебе тоже, боюсь, не понять… Я с вами, майстер инквизитор, и вы в большинстве.
— Не ожидал, — признал Курт искренне. — Благодарю.
— Вы мне по-прежнему не нравитесь, не стройте иллюзий, — оговорился тот. — Я все так же полагаю, что вы взялись решить задачу не по силам, но охотник прав: не попытаться значило бы подтолкнуть мальчика к злодеянию, а стало быть, взять на себя половину его греха. Я помогу вам защитить его.
— Альфред! — с отчаянием потребовал торговец, и трактирщик, помедлив, вздохнул:
— Что-то ты мутишь, Феликс. Какое ж он исчадие адское, ежели был и крещен, и Причастие принимал? И инквизитор не станет заступаться за сатанинское отродье. Я верный католик и поступать стану так, как велят Церковь и ее служители. Я, конечно, рыцарских клятв не приносил, однако же это долг любого христианина — помочь нуждающемуся в помощи, защитить сироту в беде…
— Твой сын погиб, Альфред! Из-за тварей этих погиб!
— Не он убил Вольфа. Не ему мстить. Уж я совершить смертоубийство точно не смогу; не смогу и тебе не позволю.
— А трактирщик таки святой, — отметил Ван Аллен вполшепота. — Кто б мог подумать.
— Ничего все это не значит, — уверенно возразил Феликс. — Все равно нас двое против вас, и смиряться с этим мы…
— Эй, — осадил его Карл Штефан, даже чуть от него отодвинувшись, — меня к своим бредням не приплетай. Я по ту сторону.
— А вот это настораживает, — произнес Курт, когда торговец растерянно замер. — От тебя я ожидал поддержки всего менее. Откуда вдруг такое человеколюбие?
— Никакого человеколюбия, — поморщился тот. — При моей жизни, майстер инквизитор, если будешь идти на поводу у чувств, быстро спалишься… Простой расчет. Убить парня ради того, чтоб отвести душу? Ну, можно, наверное, хотя подобные развлечения не в моем духе. Да и толку с этого никакого. Безопасность? И
