– Экий он у вас кривоватенький, – жалостливо сказал Никита, тыча в портрет носком ботинка. – Наш красавец… того… представительнее будет.
– Так после вашего прошлого гоблина любой Василисой Прекрасной покажется.
– Не, ну все же…
– Пригоршня, они оба – одинаковые восторженные обезьяны, – сказал я. – Ради своих интересов нас друг с другом стравили и конопатят нам мозги через телек, газеты и прочее радио.
– Да мы ж сами их таких и выбрали.
– Выбрали, потому что нам таких подсунули. Все равно не из кого выбирать, там все моральные уроды.
Он возразил:
– Ну, это ты преувеличиваешь.
– Не-а. Там все так выстроено, что приличный, хороший человек на самую вершину залезть не может. То есть система такая образовалась со временем сама собой: чтобы сделать в политике карьеру и стать по-настоящему крутым, надо иногда совершать неблагоприятные поступки, а иначе не продвинешься. Политика – это среда такая, которая нормальных людей из себя выталкивает, как вода пенопласт. Так что порядочный человек просто не попадет в то, что называется «высшим эшелоном». Это теоретически невозможно, понимаешь, ну все равно как ты под водой дышать без акваланга не сможешь.
Мы, нахмурившись, глубокомысленно размышляли о судьбах государств и всего мира. Я сказал:
– Вообще настоящим мужчинам после сытной еды положено, конечно, о политике поговорить, но давай не будем о грустном. Смотри, как здесь тихо, покойно, так расслабься и получай удовольствие.
Крепко держась за край проема на месте выломанной дверцы, я высунулся и поглядел вниз.
– Ну что? – спросил Никита.
– Слушай, теперь вообще ни черта не видно. Где это мы находимся?
Теплый ветер бил в лицо, трепал волосы. Под вертолетом была только желтая муть, песочная дымка – больше ничего. Приоткрыв дверцу со своей стороны, Пригоршня тоже посмотрел вниз, затем по сторонам.
– Вроде раньше склон был виден, – произнес он растерянно. – Еще ж недавно совсем, когда мы только жратву нашли и поесть собрались. Куда оно все подевалось?
Мы крутили головами, высовывались и приникали лбами к колпаку: нет, вертолет купался в сплошной желтизне, и, кроме нее, вокруг больше не было ничего.
– Но мы все еще поднимаемся, точно! – заверил меня напарник. – Вот же я по приборам вижу…
Я возразил:
– Так, может, не надо дальше? А то будем так лететь и лететь сквозь эту мочу, пока топливо не кончится.
– Да не может туман этот вечно длиться! Как так? Не верю я в это, чепуха какая-то, не верю! Должен он скоро закончиться, что-нибудь увидим и тогда решим…
– Ты не Станиславский, чтоб верить или не верить, – перебил я. – Пусть не вечно, но ты ж видишь: со всех сторон одно и то же, и если это еще какое-то время будет продолжаться…
В это мгновение мир перевернулся вверх тормашками.
Мы
Меня сначала подбросило, потом вжало в кресло. Двигатель надрывно загудел, застонал, дробно лязгая. Желтая муть плеснулась, заклубилась – и разошлась, показав, совсем близко, поверхность земли.
– Тормози!!! – заорал я, от неожиданности позабыв, что мы не в автомобиле. Вцепившись в подлокотники, рефлекторно зажмурил глаза и тут же открыл их. Никита пытался управлять, вертолет мотало из стороны в сторону, а потом хвост задрало кверху – но падать мы перестали.
Напарник откинулся в кресле. Холм, в который мы почти врезались, провалился вниз; машина пронеслась над вершиной, зацепив полозьями траву, накренилась, замедляя скорость, – перед нами открылось небольшое болото.
Вертолет пролетел еще немного и начал опускаться. Пригоршня грязным рукавом вытер пот со лба.
– Чуть не навернулись! Что это было, Химик?
– Если пространство тут такое… закругленное, то мы вроде как вдоль поверхности шара изнутри пролетели и обратно вниз возвратились. Ты что, садишься?
– Как это – вдоль поверхности шара? Да, сажусь, ты против? Передохнуть мне надо. Тут как раз…
– Тут как раз ржавые волосы вокруг.
Толчок – лыжи коснулись земли.
– А, ладно, – сказал я, выглядывая. – Все равно сели уже.
Над болотом висела мертвая тишина – в ней, казалось, вязли даже те звуки, которые могли бы долетать до наших ушей из окружающего мира. Раскрыв дверцу, напарник осторожно опустил ноги, придерживаясь за край проема, готовый в любой миг вскочить, чтобы поднять вертолет.
– Где это мы? – спросил он.
