– Львович! – громко повторил Пригоршня. – Дед, эй!
Зашуршало, потом скрипнуло, и мы увидели в дальней стороне зала, возле лестницы, ведущей на второй этаж, – теперь она напоминала музейный скелет динозавра – большой квадратный люк. Крышка была откинута; из темного проема возникла голова с рыжими вихрами, затем плечи, а после Илья Львович появился целиком, прижимая к груди трехлитровую банку. Во второй руке он нес три стакана.
Старик шагнул на пол, осторожно переставляя ноги, добрел до окна возле нас и поставил ношу на засыпанный известкой подоконник. В банке, закрытой железной крышкой, поверх которой был стянутый резинкой кусок целлофана, плескалось что-то мутно-белое, а в одном из стаканов лежал зелено-синий бочковой огурец, распухший, мягкий от старости и рассола. Илья Львович сорвал резинку, снял целлофан с крышкой и налил жидкость в два стакана, заполнив каждый примерно до половины. Достал огурец и вопросительно глянул на меня. Я кивнул. Из люка тем временем показалась Настасья Петровна, за ней еще две головы, но старик не обратил на них внимания. Он разломал огурец на три части и вручил нам с Никитой. Наполнил третий стакан. Мы подняли их, выпили, и после этого я крякнул, а Никита, уже имевший удовольствие употреблять напиток Ильи Львовича, впихнул огурец себе в рот и принялся жевать так, что во все стороны полетели брызги рассола. Отдышавшись, я откусил кусочек, ну а старик лишь прижал свою закуску к ноздре и резко втянул воздух.
– Злой!
Мы обернулись. В дверях появилась Марьяна, вся в грязи: должно быть, лежала где-то в канаве, прячась от обстрела. Уильям, закончивший освобождать желудок, что-то воскликнул и пошел к ней. Девица кинула на нас взгляд, посмотрела на солдата и направилась к лестнице.
– Cautiously! – выкрикнул он, спеша следом. – Осторожность! It can collapse!
Но лестница не коллапсировала, то есть не развалилась, лишь зашаталась, когда Марьяна, а следом и взволнованный Блейк стали взбираться по ней. Она обернулась, что-то сказала ему, а пацан вдруг порывисто ее обнял и попытался прижать к себе. Несколько мгновений Марьяна безуспешно сопротивлялась, потом наконец сумела оттолкнуть его и закатила пощечину. Блейк ахнул, прижал руку к лицу, она же развернулась и затопала дальше.
Тем временем старик налил еще по разу, мы выпили, после чего Никита раздумчиво сказал:
– Такие, значит, дела, Львович.
Пятеро выползших из подпола людей под руководством Настасьи Петровны стали оттаскивать тела к двери. Я отказался пить в третий раз, а Пригоршня со стариком опорожнили еще по полстакана, дожевали огурец, после чего хозяин понес банку на кухню.
Раздался скрипучий голос, на вершине лестницы показался Злой – в одних штанах, с бинтами вокруг торса и груди. Лоб тоже был перебинтован, и сталкер напоминал раненого матроса, которого боевые товарищи уволакивают с поля боя. Слева и справа Злого поддерживали Марьяна и Уильям, а он обхватил их за плечи.
– Где были? – грозно вопросил сталкер, узрев меня и Пригоршню. – Нас чуть всех не перестреляли здесь без вас!
После этих слов головы находящихся в помещении людей повернулись в нашу сторону. Я сказал:
– Злой, мы к вам охранниками пока не подписывались идти.
Он открыл рот, явно собираясь обругать нас последними словами, но так ничего и не сказал, лишь морщился, пока ему помогали спускаться по шатающимся, наполовину проломленным ступенькам.
Тем временем Илья Львович вернулся из кухни, дал указания тем, кто расчищал обломки, и подошел к нам.
– Позвольте нос ваш поглядеть, молодой человек, – сказал он, подступая ко мне.
Я повернулся к нему в профиль, и старик очень осторожно коснулся раненого места двумя пальцами. Пошевелил – я чуть было не отпрянул, но сдержался.
– Нет, не сломан, – сказал Илья Львович. – Синяк – да, долго не сойдет, но не сломан все же.
– Это хорошо, – обрадовался я и тут же вспомнил про свой контейнер.
Сняв его, сдвинул три крышечки и спросил у старика:
– Бинты есть?
Он развел руками.
– Только тряпки чистые, вываренные. Мы их используем вместо бинтов. А что там у вас, юноша?
– Скажите, чтоб тряпки эти притащили. – Я присел на корточки и положил контейнер так, чтобы он увидел содержимое трех ячеек. – Это артефакты, кровь камня называются. Хорошо раны заживляют. Один – мне, один – напарнику моему, один для Злого.
Тряпки-бинты, разрезанные длинными широкими лоскутами, мы вымочили в самогоне и разложили на подоконнике, после чего мне принесли большую строительную рукавицу, а Настасья Петровна нашла на кухне остатки фольги, в которой когда-то запекали мясо. Фольгу я намотал на кисть, поверх надел перчатку, осторожно достал один артефакт, положил на мокрый, пахнущий самогоном бинт, завернул. Когда спиртное попало на поверхность, красно-бурый ком размером с кулак будто вздрогнул, едва слышно зашипел и немного сморщился.
– Теперь быстро надо, – сказал я, выпрямляясь. – Злой, где у тебя самая серьезная рана?
Выяснилось, что на левом боку. Я поднял артефакт и прижал к ране.
– А-а! – взвыл сталкер, пытаясь отпрянуть, но Никита, знавший, что к чему, удержал его на месте.
– Терпи, Злой, – сказал я. – Подрастешь – Злейшим станешь.
Я обмотал его торс так, чтобы артефакт был прижат к ране, завязал и отошел.
– Печет, – пожаловался сталкер.
