Оксана, видимо, хотела сказать еще какую-то колкость, но, мельком посмотрев на него, только пожала с досадой плечами.
С минуту они сидели молча.
— И что это за мода у хлопцев? — сказала Оксана беззлобно. — Ты же не знаешь — может, у меня есть… кому обнимать.
— Знаю, что есть, — голос Петра дрогнул. — Я просто рад, что вижу тебя. И поцеловал бы от души. С чистым, сердцем.
Оксана посмотрела на него исподлобья.
— Что ты знаешь?
— Слышал, что жених есть.
— Уже успели… Как это ты надумал приехать? Даже не верится.
— Приехал, — коротко ответил Петро.
— Прямо записать где-то надо…
Петро, скорей по ее насмешливому взгляду, чем из слов, понял горький намек. Но он был слишком задет холодным приемом и поэтому круто переменил разговор.
— Расскажи, Оксана, как ты живешь?
— Что о себе рассказывать? Кончила десятилетку, ты знаешь. В институт поступила.
— Нравится в медицинском?
— Очень интересно. Ну, а ты? Помнишь, писал, что хочешь карту садов составить.
— Думаю здесь заканчивать.
Петро отвечал на вопросы Оксаны о московской жизни, о практике на мичуринских станциях, но вскоре заметил, что она слушает рассеянно, с невеселым лицом.
— Что ты такая? — спросил он.
— Какая?
— Скучная. Надоели тебе мои рассказы?
— Нет, нет. Говори. Я даже голос твой забыла.
— Но все-таки непонятная ты.
— Почему?
— Вот ты меня так… недружелюбно встретила. А почему?. Помнишь, когда мы расставались, что ты говорила?
— Помню.
— А паутинку помнишь?
— Какую?.. А!
Оксана перевела взгляд с его лица на окно. Из-за шелестевшей верхушки каштана серебрился край ущербленной луны.
— Тогда было светлей в саду, — сказала Оксана. — И ветра совсем не было.
Она склонила над столом голову, медленно разглаживала рукой складки полотняной скатерти. Волосы ее чуть слышно тонко пахли ромашкой.
— А ты?.. — тихо спросила она. — Неужели у тебя не было дивчины? Не верится, Петро.
— Друзья девушки были и есть. А любил и… люблю я одну…
На крыльце кто-то переговаривался. Оксана поднялась, но я эту минуту в дверях показалась голова Насти.
— Петро, — шепотом позвала она, — Лешка тебя ищет.
— Ну, позови его. Мы ж еще не видались с ним.
— Я сбрехала… сказала, что никого нет. А он такой настырливый. Не верит. И чего это он на ночь глядя приперся!
— Покличь его, — сказала Оксана. — Зачем ты обманываешь?
Алексей ворвался в комнату шумный и оживленный. Радостно поздоровавшись с Петром, он сел против него на краю постели.
— Я с бригады прямо до вас побежал, — говорил он, скручивая цыгарку и не спуская с Петра глаз. — Батько твой сюда меня направил. Наших хлопцев, слыхал наверно, никого в селе не осталось.
— Знаю.
— Погостевать приехал, Петро?
— Нет, работать.
— Вот это добре! Мы тут скучали за тобой.
Прикрывая цыгарку пригоршней и обволакивая себя клубами едкого желтого дыма, Алексей скороговоркой выкладывал сельские новости, и было видно, что он, хотя и насторожился, все же искренне обрадован приездом школьного товарища.
Петро слушал его, украдкой посматривая на Оксану. Она, подперев щеку ладонью, молча глядела то на Алексея, то на Петра, и по задумчивому лицу ее нельзя было определить, слышала ли она, о чем идет речь, или думала о своем.
Алексей вдруг обратился к ней:
— Ты, Оксана, хочь угостила Петра?
— Да я сейчас наугощался, — сказал Петро. — Спасибо, ничего не надо.
— Как это не надо? — закипятился Алексей, — Оксанка, ступай неси чего-нибудь закусить. Наверно, и по чарочке найдется?
Петро, удержав вскочившую с места Оксану, сказал Алексею:
— Хорошим друзьям при встрече и без вина должно быть весело. Верно?
— Как же это не угостить гостя! — сокрушался Алексей. — До меня пойдем, так у моей матери целый литр припрятан.
— Ладно, успеется.
Засиделись за разговорами до полуночи. Вразнобой закричали первые петухи, когда Петро с Алексеем собрались по домам. Оксана накинула на плечи платок, вышла проводить до ворот.
У калитки Петро сказал:
— Мы с тобой еще не обо всем поговорили, Оксана.
— Всего никогда не переговоришь, — ответила она и мельком посмотрела на Алексея.
— Побалакай с хлопцем, чего ты, — свеликодушничал тот.
— Ох, уже не рано.
— Ну что ж, будь здорова! — сказал Петро, пожимая ей руку.
Алексей проводил его до самых ворот и ушел лишь после того, как Петро пообещал посидеть с ним завтра вечерком.
В субботу, чуть забрезжил рассвет, Остап Григорьевич собрался на остров. Перед уходом, тихонько ступая на носках, он заглянул в чистую половину хаты, к сыну.
Петро, сидя на кровати, натягивал сапог.
— Что так рано? — удивился отец. — Маловато спишь.
— Хочу с вами в сад пойти. Вы как добираетесь до сада? Паромом?
— Паромом… А если есть желание, можем лодкой. Хорошую справили.
— Лучше лодкой.
Петро перекинул через плечо полотенце, вышел во двор. Он снял с себя нижнюю сорочку, плеснул на грудь черпак ключевой воды. Вода была ледяная. Петро, жмуря глаза и шумно отдуваясь, быстро растирал грудь, руки, шею.
Мать несла мимо подойник с парным молоком. Поставив в погреб молоко, она вернулась, чтобы помочь сыну умыться.
— Повидался, Петрусь?
— С кем?
— Ты же вчера до Девятко ходил.
Он ответил неохотно:
— Повидался.
