— Ешь, ешь, Степан, — дрогнувшим голосом сказал Петро. — Подзаправляйся покрепче. Мы тебе харчишек еще и на дорогу дадим.
Федор со Степаном собрали в мешочек еды для мальчика. Потом все вместе проводили его до вагона.
К вечеру следующего дня поезд, пройдя от Киева двести километров, приближался к Виннице. Километрах в восемнадцати, перед небольшим, забитым эшелонами разъездом, остановились.
Петро вышел размять ноги.
— Пойдем со мной, раненых поглядим, — позвал Брусникин.
— Где?
— Там, впереди, санитарная летучка стоит.
— Что на чужую беду глядеть, — сказал Петро. — Им и без нас тошно.
— Пойдем. Может, земляки есть. Обрадуются.
Петро отказался. Закурив, он медленно зашагал вдоль рельс. У железнодорожной будки стояла чернобровая молодица с грудным ребенком на руках.
— Не найдется попить, хозяюшка? — спросил Петро, останавливаясь.
— Сейчас вынесу, — проговорила приятным низким голосом молодица и проворно побежала к будке.
Вернулась она с большой кружкой прозрачной родниковой воды.
— Пейте здорови, — пожелала она, покачивая ребенка и легонько похлопывая его рукой.
Красивые миндалевидные глаза ее под низко опущенной на брови отороченной кружевом белой косынкой смотрели с приветливым участием. Петро жадно выпил холодную воду, поблагодарил.
— Хорошие места здесь у вас, — сказал он. — И вода чудесная.
Молодица слушала его рассеянно и все время тревожно поглядывала на небо.
— Так летают, так летают! — пожаловалась она плачущим голосом. — Повирыте, дытыну боюсь з рук выпустить.
— Они с таким расчетом и летают, — сказал Петро. — Хотят людей напугать, чтобы руки у всех опустились.
— Вчера вон около того кусточка, — показала молодица, — смазчика бомбой разнесло. И шматочков не собрали…
Петро постоял еще несколько минут и вернулся к своему вагону.
В купе было тесно и накурено. Степан, до отказа растягивая мехи гармони, играл «Страдания». В проходе сбились слушатели.
— Про Буденного сыграй, — заказывал из-за стенки чей-то басовитый голос.
Оттуда слышались свирепые удары костей по столу, — резались в «козла».
— А ну, цытьте! Слухайте!
Федор, не оборачиваясь, резко махнул рукой.
— Летят… Ще один… Да низко…
Все кинулись из вагона к выходу. Петро, убрав покинутую гармонь, спустился со ступенек последним. Вражеские самолеты, вытягиваясь в цепочку, разворачивались для бомбежки. От состава бежали в поле люди…
— Сюда! — крикнул из-под вагона Федор и, схватив Петра за руку, притянул его к себе.
Под вагоном уже было несколько человек. Они присели, скорчившись, и напряженно прислушивались к гудению самолетов.
Бомбардировщик с ревом пронесся над поездом, и сейчас же воздух качнуло — три взрыва один за другим прогрохотали в стороне.
— Запалил эшелон! — крикнул кто-то. — Гляньте, как пламя схватывается.
— По санитарному достал.
Петро выглянул. Впереди над тесно сдвинутыми составами хлестало синеватое пламя.
Больно ударившись головой о балку, Петро выскочил на обочину насыпи.
— Куда! Летают же! — донесся до его слуха чей-то голос. Но испуганный, трусливый окрик только подстегнул его.
Держась рукой за ушибленное место, Петро побежал к пылающим составам.
Еще издали он увидел, что пламя от развороченной цистерны перебросилось на соседние вагоны и два из них, с красными санитарными крестами, были охвачены огнем.
Бомбардировщики продолжали кружить над разъездом. Где-то в стороне беспорядочно били зенитные пулеметы.
Петро проворно вскочил в ближний вагон и столкнулся в тамбуре с девушкой в белом халате. Она помогала раненому с забинтованной головой выбраться из вагона.
— Там лежачие! — крикнула она Петру, махнув рукой в сторону коридора. — Тяжело раненные… Помогите.
Петро не успел еще сообразить, что надо делать, как она вернулась и потащила его за собой в конец вагона. В открытом купе лежало трое раненых.
Сестра освободила прикрепленные к стенке носилки, кивком головы приказала Петру взяться за них. Три пары широко раскрытых глаз молча следили за их торопливыми движениями.
Петро пошел впереди, неловко раскачиваясь и оступаясь. Раненый глухо застонал.
— Сейчас, сейчас, голубчик, — проговорила сестра. — Потерпи минуточку.
— Они еще летают? — спросил раненый, вслушиваясь в гул моторов.
У выхода из вагона Петро увидел Брусникина и еще какого-то красноармейца.
— Принимайте! — крикнул Петро.
Он не помнил, сколько времени пробыл в горящем вагоне, наполненном стонами, нетерпеливыми мольбами изувеченных, беспомощных людей. Как в тумане, мелькали перед ним багровые от жара лица сестры, Федора, Брусникина.
Он хотел было помочь отнести под деревья грузного, всхлипывающего от боли бойца, но не успел. Нарастающий вой бомбы прижал всех к земле. Петра, отшвырнуло в сторону, больно ударило по ноге. Над головами людей свистнули осколки, зашумели падающие ветки деревьев.
Петра оглушило. Как сквозь вату, услышал он дикий, нечеловеческий вопль. В нескольких шагах корчился, царапая землю пальцами, боец, которого он собирался нести. Осколком бомбы ему оторвало ногу выше колена.
К ночи поезд с мобилизованными прибыл на станцию Винница. Молоденький лейтенант, по фамилии Людников, переговорил с сопровождающим состав командиром, построил новобранцев и сделал перекличку.
До военного городка шли строем. Слева неясно темнели то ли сады, то ли городские постройки.
Остаток ночи ушел на получение немудреного солдатского имущества: обмундирования, котелков, плащпалаток.
Федор, угостив лейтенанта табачком, разговорился с ним и выведал, что новобранцев приказано отправить в запасный полк, километров за десять от города. Там они и будут обучаться.
Переодевались в прохладном, гулком помещении казармы. Петро сидел рядом со Степаном, неуверенными движениями заматывая на ноге обмотку. Управившись, он притопнул неуклюжим башмаком по цементному полу и засмеялся:
— Чем не бравый солдат?
Вокруг были такие же, как он, еще не нюхавшие пороха люди. С любопытством наблюдал Петро, как изменялись на его глазах вчерашние хлеборобы, слесари, трактористы, учителя. Гимнастерки и шаровары сидели на них неуклюже. Но каждый, надев форму, невольно подражал в выправке щеголеватому старшине, подтянутому лейтенанту.
Утром, встретив лейтенанта, Петро спросил:
— Где бы можно было газетку почитать?
Лейтенант строго посмотрел на него:
— Как спрашиваете? Почему не по-уставному? Почему пряжка на боку?
