— Стало быть, пулеметчик? — теребя бороду, переспросил командир.
— Да, на войне стал пулеметчиком.
— Коммунист?
— Член партии с тысяча девятьсот тридцать восьмого года.
— Партбилет уничтожил?
— Нет, зачем уничтожил! При себе.
— Покажи.
Петро сделал движение, но замялся в нерешительности. Документы он наглухо зашил в сорочке. Достать их можно было, лишь скинув ее и показав спрятанное на груди знамя.
— Партбилет я предъявлю, — сказал он, — а только мне надо знать: вы тоже коммунист?
— Коммунист.
— Председатель райисполкома, — подсказал Егор.
— Тогда пообещайте, что поможете пробиться к частям Красной Армии, — сказал Петро. — А партбилет я покажу. Далеко спрятан.
Командир отряда достал коробку папирос. Угостив Петра, он твердо сказал:
— Останешься у нас.
— Я не могу остаться.
Брови командира поднялись.
— Заставим в партийном порядке.
— Разрешите наедине сказать, почему не могу остаться.
— У него секреты, — ухмыльнулся Егор, но, по кивку командира, неохотно поднялся и ушел.
Петро рассказал о смерти Татаринцева, о знамени, которое он взял на сохранение.
— Что сохранил знамя — молодец! — одобрил командир. — Мы его передадим куда нужно. Связь у нас с тем берегом скоро будет.
— Нет, я его сам должен доставить, — решительно возразил Петро. — Я такую клятву над могилой дал.
Он упорно стоял на своем, и командир, сделав еще несколько попыток уговорить его, недовольно махнул рукой:
— Вижу, упрямый у твоего батька сын! Перебраться через Днепр поможем, а пока побудешь у нас. Пулеметчику дело найдется.
Остаток августа Петро пробыл в отряде. Он учил молодых парней пулеметному делу, дважды участвовал с «максимом» в разведке.
Наталья приняла на себя обязанности кухарки. Дальше ей было идти некуда и незачем. Она находилась среди своих людей, не пожелавших покориться оккупантам.
— Их и буду держаться! — сказала она Петру.
Как-то поздно вечером Петра позвал к себе командир отряда. Пряча улыбку в бороду, он спросил:
— Говорят, передумал, землячок? Остаешься?
— Нет, не могу. Вы же знаете… должен идти.
— Тогда готовься. С тобой еще один человек пойдет. Иди отдыхай. Тяжелая переправа будет, предупреждаю. Завтра…
В ночь на 5 сентября Петро и Егор, которому поручили доставить важные сведения советскому командованию, добрались к густым зарослям над Днепром.
До полуночи с обеих сторон реки били орудия, минометы. У правого берега было светло от ракет, как днем.
— Ты добре плаваешь? — шепотом спросил Петро.
— А ты не бубни, лежи тишком, — также шепотом ответил Егор и с иронией в голосе добавил: — Вырос на Днепре и чтоб плавать не умел? Чудак ты, парень.
— Я тоже на Днепре вырос.
— Ну и радуйся.
Егор ворочал головой по сторонам, напряженно вслушивался в плеск воды, в шорох камышей.
Петро лежал молча. Он думал о том, что за короткое время успел привязаться к партизанам. Командир на прощанье только крепко пожал руку. Петро понял, что командир завидовал ему. Наталья пошла провожать; расставаясь, всплакнула, крепко поцеловала Петра в губы и долго смотрела ему вслед.
Погрузившись в воспоминания, Петро не сразу откликнулся на сердитый шепот Егора:
— Давай тихонько… Не шелести.
Егор, осторожно раздвигая заросли, пополз на четвереньках к яру.
Уже около самой воды Петро увидел лодку и незнакомого деда с веслами. Он молча влез за Егором в лодку.
Канонада смолкла, только через одинаковые интервалы били пулеметы с вражеской стороны. Когда выстрелы прекращались, слышно было, как плескалась вода по бортам.
До середины реки они доплыли быстро, и Петро стал даже думать, что пересечь последний рубеж, который отделял его от заветной цели, оказывается, не так уж трудно.
Но потом лодку начало сносить сильным течением, болтать из стороны в сторону, и Петро с Егором по очереди садились на весла помогать деду.
Ослепительно яркий свет ракеты, внезапно вспыхнувший над ними, заставил всех троих пригнуться. Ракета висела прямо над лодкой, заливая голубоватым, дрожащим светом реку, и у Петра было такое ощущение, словно чьи-то незримые руки связали его и сотни глаз смотрят на него из темноты.
— Сейчас дадут жару! — громко и зло сказал Егор, косясь на ракету.
— Не доплыть нам, раз увидели, — откликнулся старик.
Петро взглянул на него. Это был совсем старенький рыбак, с глубоко запавшими глазами и тонкими сухими губами, еле заметными в дремучей поросли рыжевато-белой бороды.
Дед поплевал на ладони, приналег на весла, опасливо поглядывая на ракету.
В небе взвился еще один светящийся шар, чуть подальше — другой. Одновременно с берега зачастил крупнокалиберный пулемет.
Гитлеровцы стреляли по лодке. С левого берега ответили сперва ружейным огнем, затем в пальбу ввязались пушки.
Петро с бьющимся сердцем, боясь оглянуться назад, смотрел прямо перед собой, силясь разглядеть за черными валунами воды очертания берега.
— Греби дюжей! — выкрикнул Егор. — Стервы! Пустит на дно.
— А ты не лайся, — строго осадил его дед. — Нельзя лаяться, раз при смерти мы.
Петро услыхал приближающийся резкий свист, и почти им час же его сильно ударило в спину, жгучей болью пронзило правую ногу.
Осколок снаряда угодил в нос лодки. В челн хлынула вола. Петро успел заметить, как старик, медленно склонившись над бортом, погрузился в речную волну.
— Сигай! — крикнул Егор и первым вывалился за борт.
Петро прыгнул. Прохладная вода освежила его и уменьшила боль. Как в густом тумане, видел он то исчезавшую, то появлявшуюся над гребнями волн голову Егора и старался держаться около него.
Доплыл Петро до берега почти в беспамятстве.
— Он кровью истек. Гляньте, холодный, — произнес чей-то хриплый голос.
— В ногу попало. Не видишь, что со штаниной?
— Санинструктора! Да живей шевелись! — приказывал властный голос.
Еле двигая языком, Петро прошептал:
— Позовите… командира…
Кто-то, дыша в его лицо табачным перегаром, сказал;
— Я командир.
Петро с трудом поднял веки. Перед глазами все двоилось, плыло, колебалось. Он помнил, что надо, обязательно надо сказать о спрятанном на груди знамени, о полке Рубанюка. Что будет, если он умрет, а
