«Все же теперь я знаю, что Оксана рядом. Разыскать будет легче», — утешал себя Петро.
Он сел в первую попутную машину и поехал в сторону фронта.
К обеду Петро добрался до второго эшелона армии. Он долго плутал между избами деревни, пока разыскал нужного ему штабного работника. Настоял на том, чтобы его опять направили пулеметчиком, и, разузнав, где искать свою часть, направился туда.
Нога еще побаливала, и даже налегке идти Петру было трудно. Через шесть километров он свернул к небольшой деревушке, решив здесь переночевать, а с рассветом отправиться дальше.
Деревушка насчитывала около десятка дворов, все избы были переполнены военными. К своему великому удовольствию, Петро узнал, что здесь как раз и расположилась часть, которую он разыскивал.
Младший лейтенант Моргулис, командир пульвзвода, простой и жизнерадостный парень, с двумя золотыми зубами, которые сверкали каждый раз, когда он улыбался, дружелюбно протянул Петру руку.
— Блиндажей у нас еще нет, — сказал он. — Так что переспим сегодня в Быковке. Забирайся в любую избу, кроме крайней с северной стороны. Там комбат капитан Тимковский поместился со своим штабом.
После почти двухмесячного пребывания в госпитале Петро снова обрел фронтовую солдатскую семью.
Он пошел к ближней избе, поднялся на крыльцо и потянул на себя дверь. В лицо ударил спертый запах прелой соломы, махорочного дыма, сушившихся портянок.
У самого порога и дальше на полу, на полатях и лавках сидели и лежали вповалку бойцы. Тусклый свет коптилки освещал только ближайших к двери, но по непрекращавшемуся натужному кашлю и хриплым голосам Петро понял, что людей набилось в избу очень много. «Тут если и знакомые есть — не разглядишь», — подумал он, осматриваясь.
Шагнув к свободному местечку, он задел ногой лежавшего на спине с самокруткой в зубах бойца.
— Куда прешь?! — крикнул тот зло. — Ты еще на лицо мне наступи.
— Подвинься трошки, — спокойно сказал Петро. — Да не ругайся, а то и я умею быть сердитым.
— Двери, Прошка, заложи! — крикнули из темноты. — Будут тут до ночи шляться. И так дыхнуть нечем.
— Это ты и есть Прошка? — спросил Петро злого бойца. — Ну-ка, принимай в соседи.
Прошка буркнул что-то и нехотя подвинулся. Петро снял вещевой мешок, положил его в головах и, опустившись на солому, стал стаскивать сапог. Раненая нога ныла, и он стал растирать ее.
Ему хотелось есть, но ничего съестного в вещмешке не было.
— Сухарик не завалялся у тебя? — спросил он сердито посапывающего Прошку.
— А если и завалялся? — вызывающе сказал тот. — Што я, специально для тебя носил?
— Скорей у курицы молока выпросишь, чем у Прошки чего-нибудь вымолишь, — вмешался лежавший сбоку Петра пожилой красноармеец.
Он приподнялся, порылся в своих вещах и протянул Петру краюху хлеба и кусок колбасы.
В разных углах избы раздавался громкий храп. На печи не умолкал тихий разговор. Там лежал с красноармейцами старик хозяин; он остался один, семья его эвакуировалась в тыл.
Дед вполне освоился со своим холостяцким положением. Ворчал на бойцов, забывавших закрывать двери, охотно пользовался их табачком, харчами и, страдая бессонницей, всю ночь напролет готов был толковать о войне, о разных житейских делах.
Насытясь и попив из ведра ледяной воды, Петро намеревался заснуть, но разговор на печи его заинтересовал, и он прислушался.
— …Как ты ни оправдывайся, отец, плоховато вы тут живете, — говорил насмешливый, по- мальчишески ломкий голос. — Ни электричества в курене, ни фруктового сада на подворье. Ты бы к нам приехал, поглядел…
— Куда это к вам?
— На Кубань. Вот где житуха!
Старик тягуче закашлялся, потом уселся, подогнув под себя ноги, принялся сворачивать цыгарку. Сиплым голосом сказал:
— Вот сколько народу идет, ночует, а никто не скажет: цела выставка эта… хозяйственная… или нет?
— Сельскохозяйственная, что ли? Зачем она тебе?
— Как это «зачем»? Думаешь, мы не были на ней?
— И ты был? — с недоверчивой ухмылкой спросил чей-то сонный голос.
— А чего мне не быть? Внучка-то моя за главную доярку. Ее коровенок на выставке этой дипломом вознаградили.
В голосе старика послышались горделивые нотки. Управившись с цыгаркой, он продолжал:
— Если бы не война, наша деревня еще не то бы перед людьми выставила. Тебе вот, служивый, электричество поперек стало. А оно не везде сразу…
— Нет, дед, — весело перебил его парень, видимо нарочно подзадоривавший старика, — некультурно живете.
— Поживи-ка с мое, — рассердился дед. — Мне-то за восемьдесят. Ты-то не помнишь, как в белокаменной нашей этого электричества и в помине не было. Масленками светили да керосином. Конка по улицам ходила… А нонче какой город! Видал? Наш человек, русский, подмосковный, строил. Два зятя у меня в инженерах. Оба наши, быковские… Ты сам-то, чай, не с Москвы?
— Нет, я издалека. С Кубани.
— Ага! А пришел за Москву воевать? И правильно! В Москве вся она, наша жизненность, заключается…
Под разговоры на печи Петро незаметно уснул. Уже под утро он услышал сквозь сон громкий стук в дверь. На крыльце и под окнами разговаривали, перекликались чьи-то сиплые голоса.
Прошка поднял голову и лениво крикнул:
— Чего стучишь? Нету места.
— Ты человек? — вопрошали за дверью. — Ну, и я человек.
— Не гавкай, — равнодушно откликнулся Прошка и снова улегся.
Дверь яростно затряслась. Петро встал, перешагнув через спящих, отодвинул засов. В избу, впуская клубы пара, стали втискиваться бойцы. Подшлемники, брови, ресницы их были белыми от инея.
По отрывкам фраз Петро догадался, что это сибиряки. В госпитале говорили о них много похвального. Он доброжелательно наблюдал, как, словно на подбор, крепкие, коренастые парни умудрялись расположиться в набитой до отказа избе, охотно помогали друг другу.
— Много вас таких идет? — спросил Прошка одного.
— Хватит! — уклончиво ответил тот.
Петру ответ понравился. Несмотря на новенькое снаряжение и оружие, сибиряки не произвели впечатления новобранцев, новичков в военном деле. К фронту их шло, очевидно, много (за окнами не стихал гомон), и Петро с радостным облегчением подумал о том, что с такими вот ребятами непременно удастся здесь, под Москвой, погнать захватчиков.
— Вы, хлопцы, поудобней располагайтесь! — приглашал он, убирая свой мешок к стенке и подгибая под себя ноги. — Отдыхайте.
Но едва сибиряки успели отогреться, за окнами властный голос закричал: «Выходи-и-и строиться!»
Бойцы загремели котелками, оружием, и вскоре в избе стало просторнее.
Дед слез с печи, вышел на крыльцо, постоял, громко зевая, затем снова забрался на свое место.
— Заснул, что ли? — спросил он своего собеседника.
— Заснешь, как раз!
Дремля, Петро слышал, как дед еще долго вполголоса рассказывал о Москве, о невестках и сыновьях, о льне, который брали из колхоза на выставку «для примера».
Проснулся Петро, когда бойцы разбирали свои пожитки и один за другим выходили во двор. В окно
