А вот дальше, в двадцатые годы, ход истории, вероятно, поменялся бы. Троцкий, в отличие от Ленина, был не прагматик, а настоящий революционер «в мировом масштабе». Строительством социализма «в одной отдельно взятой стране» он точно бы не ограничился. На Россию ему было наплевать – он не колеблясь использовал бы страну как бикфордов шнур, чтоб подорвать всю Европу.
Чем эта затея кончилась бы, сказать трудно. Может, коммунистический Бонапарт подорвал бы весь континент. А может быть (и это вероятнее), разнес бы на куски только Россию.
Вам какой из этих вариантов больше нравится?
Случай второй
Этого красивого офицера, похожего на Тома Круза, тоже представлять не надо. История покушения на Гитлера в «Волчьем логове» вам отлично известна.
Давайте предположим, что штабист Брандт по случайности не переложил портфель со взрывчаткой в другое место и фюрера разорвало на куски. Граф Штауфенберг, истинный цзюнцзы (и по странному совпадению, как Фанни Каплан, инвалид зрения), благополучно истребил тирана.
На дворе июль 1944 года.
Вермахт еще очень силен. Оккупирована почти вся Франция, половина Италии, весь запад советской территории.
В Германии к власти приходит военная клика, с которой нашим союзникам не зазорно сесть за стол переговоров. Восточный фронт заговорщики-генералы закрывать не собирались (это известно) – только Западный. Как Черчиль с Рузвельтом любили Сталина и большевизм, мы знаем.
Вероятней всего, нашей стране пришлось бы дальше воевать в одиночку. И неизвестно, кто бы победил. А если б и победил Советский Союз, то не большей ли ценой, чем в реальной истории?
Поэтому, о «благородные мужи» обоего пола, не убивайте тиранов, ну их на фиг. Лучше сейте разумное, доброе, вечное – улучшайте качество социума. Так оно выйдет надежней.
shemanovsky
/…/ Скажите, где тот предел обмана и дезориентирования читателя, которого не переступит Благородный Муж? Ведь в условиях интернета мистифицировать элементарно, и все это часто скатывается в обычное вранье. Этично ли, например, придумать интересную личность, написать приключенческий «роман в постах», а потом выложить его в ЖЖ. Всячески всех уверяя, что «все по правде».
Вопрос совсем не безобидный. Я знаю несколько примеров и современных, и исторических литературных мистификаций «на грани». И иногда выходило очень талантливо и весело, а иногда – нехорошо.
Меня и самого очень занимал этот вопрос, поскольку я много играл в литературные мистификации и псевдонимы. В свое время, еще только готовясь запустить Б.Акунина, я основательно изучил тему.
Морочить голову читателям и критикам – штука веселая и приятная. Однако часто потом приходится расплачиваться. Хорошо еще, если только водевильной дуэльной историей, как случилось с проектом «Черубина де Габриак». Были финалы и более печальные.
Ромен Гари, триумфально одурачивший публику своим Эмилем Ажаром, в конце концов оказался в чрезвычайно сложной личной ситуации: проблемы с фиктивным автором, с налоговым ведомством, надвигающийся скандал с Гонкуровским комитетом (получилось, что писатель в нарушение статута премии получил ее дважды) – все эти тревоги стали одной из причин самоубийства, пускай не самой главной.
А вот в истории Ежи Косинского, весьма успешного американского писателя, президента национального ПЕН-центра, литературная мистификация стала основной причиной суицида. У американцев, для которых честность – настоящий фетиш, обманывать доверие читателей считается тяжким моральным преступлением. Косинский прославился автобиографической повестью об ужасах военного детства. Все восприняли книгу как подлинную историю, умилились и прослезились, а потом оказалось, что там наврано с три короба. И началась настоящая травля писателя, приведшая к фатальному исходу.
Помню, какое возмущение я испытал, когда узнал, что автобиографическое повествование Константина Паустовского «Повесть о жизни» наполовину состоит из худвымысла. Например, душераздирающая история о смерти любимой девушки на фронте, в 1916 году (никогда не прощу автору своих юношеских всхлипов!) – чистой воды липа. Как раз в тот год реальный Паустовский благополучно женился, и его супруга, слава богу, благополучно прожила до глубокой старости. Ну, здесь-то всё просто: если бы писатель назвал своего героя не «Константин Паустовский», а, скажем, «Валентин Хаустовский», к нему не было бы никаких претензий. Художественную и документальную прозу мы читаем с разной степенью эмоциональной защиты.
В общем, автору с публикой надо вести себя, как с порядочной девушкой: голову морочь, но не предавай; чувства волнуй, но сердце не разбивай. А не собираешься жениться – не обещай.
alexzaharich
