сейчас любит и помнит? Думаю, пара-тройка старушек-билетерш по старой памяти, да и то если творчеством Бориса Моисеева всерьез не заинтересовались.
На непослушных ногах я отправилась с осмотром по квартире. В первый момент, кроме распластанного на полу мертвого тела, я ничего и не увидела, теперь же мне целиком и полностью открылись безбедная жизнь и роскошный быт исполнителей народных танцев. Ишь какую «плазму» себе поставили, мне на такую ни в жизнь не заработать. Даже если я и стану частнопрактикующим психологом с ученой степенью. Экран- то какой здоровый, метра три в длину будет.
И камин! Самый настоящий камин, выложенный голландскими изразцами. А на изразцах орнамент. Под сенью раскидистых дубов или осин, я не сильна в ботанике, голубые пастушки в тирольских шляпах наигрывают на свирельках своим не менее голубым пастушкам в кринолинах. Пастораль, да и только! Как говорил мой бывший парень Лешка: «Я тащщусь, ибо прикольно!» И барная стойка тоже довольно миленькая. А напитков-то всяких-разных, напитков! Прямо даже обидно, что, кроме коктейля в стеклянной бутылочке «Шейк», я ничего не пью. А как было бы здорово сейчас развалиться на диване с бокалом вон того вон зеленого пойла в руке – не вижу отсюда, как называется, но бутылочка клевая.
Поколебавшись с минуту, я подошла к барной стойке и принялась изучать плотную шеренгу напитков. «Мартини бьянко», «Бейлиз», «Курвуазье», черт, всего и не перечесть. А вот маленькой прозрачной бутылочки с «Шейком» среди всего этого великолепия я так и не обнаружила. Тоже мне, приличный дом называется. Все вроде бы есть а того, что нужно, нет. С новыми, неизвестными мне напитками решила не экспериментировать – ну его, себе дороже. Налила в бокал грейпфрутовый сок из бутылки с широким горлышком и, закинув ноги на модерновую спинку, развалилась на синем кожаном диване, застеленном желтым пледом.
А уже через десять минут, наливая новую порцию сока, я твердо знала, чем буду заниматься в жизни. Танцы народов мира буду танцевать. Вот. И пошла эта психология куда подальше. На ней небось таких денег не заработаешь, чтобы вот так вот красиво жить. Я и в психологи-то подалась только потому, что там ничего особо делать не нужно. Знай сиди себе в кабинете и спрашивай каждого, кто сдуру к тебе сунется: «Вас что-то беспокоит? Хотите об этом поговорить? Ну, присаживайтесь, и, если вас мои тарифы не смущают, начнем, пожалуй. Итак...» И так из года в год. Скукота смертная. А тут езди себе по миру за казенный счет да только на камеру выкрутасы коренного населения отдаленных стран земного шара снимай. А потом перед зеркалом несколько танцевальных па разучил – и на концерт в «Олимпийский». А там уже полный зал поклонников. И все, как один, похожи на Лешку-предателя. Нет, что это я, в сто раз красивее. Нет, в тысячу! И все кричат: «Сашечка Абрикосова, мы тебя любим и обожаем!» А я им – цыганочку с выходом, вот так, вот так!
И тут я поймала себя на том, что уже не сижу на диване, задрав ноги, а, обмотавшись скатертью, ношусь по комнате и выбиваю какую-то дикую чечетку, которая, судя по всему, в моем утомленном науками сознании и есть цыганочка с выходом. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут услышала, что кто-то опять поворачивает в замке входной двери ключ.
Отшвырнув скатерть в сторону, обезумевшей от ужаса мышью я заметалась по квартире. Куда бежать, подо что забираться-прятаться? Снова нырнуть под диван? А вдруг тот, кто возится на лестничной клетке у двери, окажется бегемотом типа Зои Игнатьевны и по странной своей прихоти пожелает завалиться в квартире покойного спать, причем именно на мягкий, податливый диван? Ну уж нет, лучше заберусь-ка я в камин.
Это сейчас я понимаю, что только перегруженная науками фантазия могла подсказать мне эту авангардную мысль, а в тот момент мне казалось, что я просто гений. И вот, нечеловечески топая по паркету, я кинулась к своему укрытию. Ящерицей юркнула в дырку камина, уперлась руками в стенки, поджала ноги и так затаилась, искренне полагая, что меня не видно. Но видимо, фрагмент подошвы гриндерса все-таки выглядывал из камина, потому что уже через минуту я услышала победный клич полковницы (а это именно она зачем-то тайком пробралась в опечатанную квартиру):
– Ага, я вас вижу, духи белой равнины! Вот я вас сейчас, негодников, святой водичкой-то к стенке припечатаю...
А через секунду по комнате разнесся топот ее устойчивых каблуков, стремительно приближающийся к месту моего укрытия. Больше всего в этот момент я опасалась, что старшая по подъезду подбежит и дернет меня за ногу, вытаскивая, словно шкодливую кошку из птичьего дупла, и поэтому, собравшись с силами, принялась карабкаться вверх по черной от копоти кладке дымохода. Злокозненная же тетка всунула в камин руку с бутылкой от пепси-колы и, нажимая на бока и разбрызгивая содержимое тары, щедро орошала меня снизу вверх какой-то жидкостью, распевая при этом жизнеутверждающие гимны и очень сожалея, что в силу особенностей своей фигуры не может кинуться за мной в погоню и отправить туда, откуда я пришла, то есть в ад.
Подстегиваемая холодным душем и то и дело вскидывая лицо вверх, чтобы укрепить свою решимость открывающимся в конце каминной трубы квадратиком неба, я довольно сноровисто проделала изрядный путь по дымоходу и выбралась на плоскую дюралевую крышу. Вынула из кармана скомканный от длительного хранения в заднем кармане джинсов платок и стала оттирать черные, как у шахтера, руки. Ясное дело, что сначала на них пришлось поплевать, а потом уже тереть платком. И только после того, как ладони приняли более-менее приличный вид, увлажненным слюнями кусочком ткани я принялась на ощупь приводить в порядок лицо.
Именно в этот момент я поняла, как полезно иметь при себе полный набор косметических средств и принадлежностей. Вот Люська – она молодец. Всегда таскает с собой косметичку размером с дорожный саквояж. Я тоже раньше думала, что это чересчур громоздко и крайне обременительно. Зато в такой вот ситуации, оказавшись на крыше с перемазанной сажей физиономией, Люська чувствовала бы себя как рыба в воде. Достала бы пудреницу, притирки разные – и в два счета стала бы девушкой с обложки. Так сказать, крутой кавер-герл. А мне что прикажете с одним-единственным сопливым платком делать? Может, здесь, на крыше, найдется какая-никакая застоявшаяся лужица дождевой воды?
И я принялась вертеть головой, осматривая крышу. И тут же увидела крошечный, два на два метра, выступ под двускатной крышей с маа-аленьким оконцем. Такой домик, должно быть, и вдохновил писательницу Астрид Линдгрен на создание человечка с моторчиком, квартирующего на крыше одного из домов Стокгольма. Ух ты, я всю жизнь мечтала побывать в таком вот славном домишке! Не раздумывая и не сомневаясь, я подбежала к самому краю крыши и, толкнув приоткрытое окно малюсенького строения, влезла на подоконник. Затхлый запах с явными помоечными нотками окатил меня с ног до головы, но я не изменила своего намерения оказаться внутри помещения и как следует рассмотреть все, что там найду. Лишь только я, вглядываясь в сумеречную мглу комнатушки, шагнула вниз с крохотного подоконника, как тут же старческий голос сварливо произнес:
– Будьте любезны, закройте, пожалуйста, окно. Сквозит, знаете ли...
Если вы хоть на секунду подумали, будто я испугалась неизвестности и захотела сбежать, оставив тайну сварливого голоса неразгаданной, значит, вы меня еще плохо знаете. Вот уж фигушки. Я, наоборот, прикрыла, как просили, окошко и двинулась на голос. И в скором времени буквально налетела впотьмах на полуразвалившееся кресло-качалку, в котором, размеренно покачиваясь, восседал живописный старикан. Сеточка на голове сохраняла тщательно уложенный волной кок, как видно, гордость и красу его обладателя. Цвет волос у дедка был такой, какой приобретается только одним хорошо известным российским старушкам способом – если благородную седину выкрасить иранской хной. Желтый, с фиолетовыми разводами, батник на худощавой фигуре деда оригинально дополняли генеральские брюки с лампасами, а строгую лаконичность форменных брюк, в свою очередь, оживляли несколько потертые остроносые туфли из изумрудной парчи.
Обитатель сказочного домика поднял на меня водянистые глаза, оторвавшись от созерцания выложенных перед ним на подносе объедков, как видно, добытых из целлофанового пакета, валявшегося тут же на полу, и недовольно заметил:
– К столу не приглашаю, потому как самому мало.
Я не стала настаивать на угощении, но слова аборигена больно задели за живое. Мог хотя бы ради приличия сделать вид, что ему не жалко для меня корки бородинского сухаря или картофельной шелухи, а он вот так вот, с порога, дал мне понять, что я и есть тот самый незваный гость, который хуже сами знаете кого. И я решила тоже сказать ему гадость. Скроила брезгливую мину и, пряча черные ладони за спину, с
