«Трагедии девушки» и Белларио в «Филастре». Идеальность этих персонажей нужна Бомонту и Флетчеру для того, чтобы создавать драматический конфликт или, скорее, видимость его.
Если, однако, вернуться к вопросу об отношении к монархии, то надо со всей определенностью сказать, что для драматургия Бомонта и Флетчера он не имеет того значения, какой имел для Шекспира. Шекспир, как известно, постоянно был занят проблемами: власть и народ, монарх и его долг перед государством. Подход Шекспира был общенациональным. Данный круг вопросов интересовал его с точки зрения того, поможет ли монархия достижению социальной гармонии, необходимой для осуществления гуманистического идеала жизни. Шекспир мыслил государственно, его точка зрения в конечном счете была точкой зрения свободного человека, судящего о том, каким должно быть государство и его правители. Драмы Шекспира поэтому всегда имеют широчайший фон: все общество причастно к конфликтам, составляющим ядро его пьес.
Кругозор Бомонта и Флетчера гораздо уже. Они живут под десницей несокрушимой власти и понимают, что никаких перемен ожидать не приходится. Отсюда их безразличие к большим общественным проблемам. Мы не найдем во всей полсотне пьес Бомонта и Флетчера произведений такого общенационального масштаба, как хроники или римские трагедии Шекспира. Действие трагедий и трагикомедий Бомонта и Флетчера происходит в придворных кругах. Если у Шекспира во всех его дворцовых драмах ощущается присутствие народа, то у Бомонта и Флетчера даже мятежи, возникающие по ходу действия пьес, имеют опять-таки чисто сюжетное, театральное значение, как, например, в трагикомедии «Филастр», где принцу возвращают отнятый у него престол благодаря восстанию, к которому он сам, однако, никакого отношения не имел, занятый своими любовными делами. [25]
Клиффорд Лич справедливо замечает, что во времена монархии Стюартов было просто невозможно в прямой форме обсуждать, а тем более осуждать королевское самодержавие. С этой точки зрения уже самый факт дискуссий о королях в пьесах Бомонта и Флетчера нельзя недооценивать.[26] У героев все же есть относительная свобода мнений, и, думается, очень верно определил характер позиции Флетчера (и Бомонта) И. А. Аксенов, который писал: «Для того чтобы отражать свою эпоху, вовсе не нужно непременно родиться в сословии, которое являлось носителем социальной новизны и должно было произвести в (ближайшем будущем революцию. Представители обреченного на слом сословия в своей полемике с наступающим противником иногда оказывались способными идти дальше своих оппонентов. Передовое дворянство в период подготовки великой английской революции критиковало и святость религии и богоугодность самодовлеющего монарха — самые святые предметы почитания будущих неукротимых революционеров, уже и тогда за своими прилавками и ремесленными станками примерявших железные бока милиционных панцырей. Оно смело критиковать и „святость всяческой власти“, понятие, которое так усердно отстаивал Жан Ковен (он же Кальвинус), и безусловность понятия государства, указывая на сословный характер его устоев. Оно ехидно предсказывало, что в основу затеваемого буржуазией порядка неизбежно ляжет еще не сформулированное Гоббсом правило: „человек человеку — волк“.»[27]
Не лишнее напомнить, что и Шекспир отнюдь не выступал против принципа монархии. Ни в его время, ни тогда, когда писали Бомонт и Флетчер, республиканские идеи еще не получили сколько-нибудь значительного развития в Англии. Поэтому бесплодно задаваться вопросом, отрицали ли Бомонт и Флетчер монархический строй. Мы больше узнаем об их взглядах, присмотревшись к тому, каким выглядит этот строй и что представляют собой носители власти в их пьесах.
Но и этому не следует придавать слишком большого значения. Меньше всего сами Бомонт и Флетчер интересовались политическими вопросами, потому что они жили в такое время, когда самые высокие понятия, утверждаемые их персонажами, как правило, служили слабым прикрытием житейской практики, не имевшей никакого отношения к нравственным или общественным принципам. У Бомонта и Флетчера нет государственно-политического идеала. Они свободны от иллюзий, будто благо человека связано с мощью государства. Основу пьес Бомонта и Флетчера составляет сознание бесплодности поисков общественной справедливости и социальной гармонии. Каждый должен сам добиваться удачи и счастья, и ни у кого из персонажей Бомонта и Флетчера жизненный идеал не связан с заботами об общем благе.
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Политический индифферентизм составлял органическую часть того общего умонастроения, которое характерно для пьес Бомонта и Флетчера.
Когда поставили на сцене «Гамлета», Флетчеру было двадцать два года, а Бомонту семнадцать лет. Когда появился «Король Лир», одному исполнилось двадцать шесть лет, другому — двадцать один год. Значит, молодость Бомонта и Флетчера совпала с временем, когда произошла духовная катастрофа, вызванная сознанием того, что идеалы гуманизма не осуществились и жизнь развивается совсем не так, как хотели гуманисты. Вопиющее несоответствие действительности идеалам вызвало те душевные потрясения, которые запечатлены Шекспиром в его трагедиях, и то негодование, которое Бен Джонсон выразил в своих сатирических комедиях.
Для поколения Шекспира то было крахом иллюзий относительно перспектив общественного развития. Но Шекспир и его сверстники из гуманистических кругов не утратили веры в идеалы. Иным было умонастроение следующего поколения, к которому принадлежали Бомонт и Флетчер: у них не только не было иллюзий, но для них уже померкли и идеалы.
Если кратко определить состояние умов нового поколения, то оно было таким: благоприятных перемен не приходится ждать, «золотого века» всеобщего благоденствия не будет; все лучшие идеалы растоптаны, и вера в них никакого удовлетворения не может дать; надо приспосабливаться к жизни, как она есть, надеясь на счастливую случайность, которая может принести отдельным людям удачу, а в общем, нет ничего прочного и постоянного; в чем смысл жизни — не ясно, но жизнь все же благо, от которого нелепо отказываться.
Пьесы, созданные в таком умонастроении, естественно, не претендуют на то, чтобы быть школой жизненного опыта. Бомонт и Флетчер не изображают закономерностей жизни, потому что твердо убеждены в отсутствии их. Жизнь для них — цепь ярких и интересных случайностей, лишенных, однако, смысла. Бомонт и Флетчер не пытаются искать типичные явления жизни, исходя из драматического изображения которых можно было бы вывести какую-нибудь положительную мораль. Это не соответствовало бы их умонастроению и чуждо природе их драматургии.
АМОРАЛИЗМ
Духовная жизнь этого времени характеризуется резко противоположными тенденциями. С одной стороны, возрождение религиозности, с другой — начало развития рационализма и свободомыслия. В этой атмосфере Бомонт и Флетчер сохраняют приверженность светскому взгляду на жизнь. Однако глубокие философские понятия им ни в коей мере не были свойственны, и их при желании можно даже упрекнуть в легкомыслии. Однако именно оно-то имело принципиальное значение. Аристократическое вольнодумство обладало своими привлекательными сторонами по сравнению с моральной суровостью, насаждавшейся пуританской буржуазией.
Таковы два крайних умонастроения эпохи. Была еще «золотая середина», представленная философией Фрэнсиса Бэкона, который в гораздо большей степени был современником Бомонта и Флетчера, чем Шекспира. Великий в своих философских прозрениях о природе, Бэкон в вопросах житейской морали занимал срединную позицию. С одной стороны, он понимал силу инстинктов и признавал правомерность некоторых естественных стремлений человека, но достижение практических жизненных целей требовало, по мнению Бэкона, умения сдерживать страсти и подчинять поведение рассудку. Короче, нравственные правила Бэкона — та же буржуазная мораль, свободная, однако, от пуританских строгостей и религиозного
