Москву…
И тут же, словно внезапно что-то вспомнив, он сказал:
— Ася, а о том, что произошло, я ничего не знал, честное слово, я ничего не знал.
— Что такое? В чем дело, Юрек? — я в недоумении пожала плечами. Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и отошел.
С нашей группой ушел из бункера Эмиль. В дороге, прислушиваясь к разговору, я поняла причину этого внезапного перехода. Случайность предотвратила страшное дело, которое должно было свершиться прошлой ночью. И тому, что ничего не произошло, мы были обязаны Эмилю. Затаив обиду, а может быть, эта обида была только удобным поводом, Юзеф уговорил Карела убить майора, Николая и Василия. Меня они решили оставить в живых. «Радистка может пригодиться», — сказал Юзеф. За Антона они не беспокоились — он казался им «неопасным».
В тот вечер на выпад никто не ходил. Поужинав и прослушав последние известия из Москвы, улеглись спать. Карел и Юзеф долго возились с какими-то инструментами, делая вид, что заняты и поэтому не ложатся. Когда все уже спали, Юзеф кивнул Карелу:
— Я — майора и Василия, ты — Николая.
Они тихо встали и так же неслышно взяли винтовки. Шагнули к постели.
— О-о-ох! — застонал вдруг Эмиль, заворочался, поднял голову.
Юзеф и Карел уже сидели как ни в чем не бывало. Эмиль, давно проснувшийся и слышавший слова Юзефа, схватился рукой за живот. У него были камни в печени. Он часто не спал по ночам — об этом знали все. Раскачиваясь, как бы нечаянно, Эмиль толкнул Николая.
— Что вы не спите? — спросил он братьев. — Гасите свет. Глазам больно. — А сам шепнул Николаю: — Разбуди майора.
Юзеф и Карел разделись и легли. А Николай и майор уже не спали до утра.
…Узкая, извилистая тропинка бежит и бежит перед нами. В гору, с горы, и не видно ей конца. Идем бесконечно долго. Каждый переход для меня — целое событие, потому что от длительного сидения в бункерах я почти разучилась ходить. Спускаться с гор я еще как-то могу, но при подъеме начинаю задыхаться. Во время переходов кто-нибудь из товарищей нес мою сумку с батареями и поддерживал меня при подъеме. Возни со мной было много. Мы шли по темным и глухим местам, переходили мелкие, но с быстрым течением речки, перебежали через шоссе недалеко от полицейского участка и начали подъем вверх. В небольшой лощинке задержались отдохнуть. Мне показали дом, стоящий на поляне.
— Вот в этом доме живет предатель. Это он выдал коммунистов полиции. А за этим домом живет Генрик — наш связной.
Я кивала головой, без особого внимания приглядываясь к дому. Зачем мне все это запоминать? Одна я не хожу.
Не думала я тогда, что придется мне еще раз побывать на этой поляне, да к тому же при очень невеселых обстоятельствах.
А сейчас тихо шепчутся о чем-то майор и Эмиль. Василий помогает мне взбираться в гору, Николай и Антон идут сзади. В густом кустарнике устраиваем отдых. Майор садится около меня.
— Куда мы все-таки путь держим? — спрашиваю я его.
— На Орлову гору.
— А кто там нас ждет?
— Придем — увидишь, — отвечает он.
— А там что за люди? — опять спрашиваю я.
— Люди как люди. Партизаны.
Я чувствую, что ему очень хочется сказать мне что-то хорошее-хорошее, специально для меня сбереженное в сердце за эти последние полгода, что мы вместе, но… мы всегда на людях, всегда на виду: командир группы и разведчик-радист… Что ж, иногда бывает достаточно и взгляда, и улыбки, и даже нескольких официальных слов, сказанных неофициальным тоном:
— Пойдем дальше, вперед, товарищ радист!..
11
В бункере на Орловой горе мы торжественно встретили Новый год. Пришел и остался у нас Юрек. Из разговоров партизан я поняла, что он поссорился с Юзефом. Пришли на Орлову гору и все остальные партизаны из старого бункера. Юзеф, оставшись один, без товарищей, перебрался в Устронь.
На праздничный вечер наш связной Генрик с женой и сыном Каролем принесли пироги с вареньем. Партизаны наварили квиту и пили его, обжигаясь. Генрик принес мне в подарок аккордеон. Он был такой красивый: малиновый перламутр с серебряной решеткой и желтые с черным мехи. Я растерянно вертела его в руках. Улыбалась счастливо и, вероятно, очень глупо. Пришлось исполнить все, что умела, — «Цыпленок жареный».
Мои музыкальные способности и сама песня вызвали безудержный смех у всех присутствующих, особенно после того, как Василий перевел партизанам слова. Выручил меня Эмиль. Он взял аккордеон, и наш маленький, надоевший всем бункер стал вдруг большим и не таким темным.
В бункере на Орловой горе я впервые услышала об Эльзе. Василий знал ее раньше, она помогла ему связаться с партизанами, но почему-то именно сейчас, когда все считали, что нам осталось жить в Бренне совсем мало, именно сейчас он влюбился в нее, как говорят, до безумия.
Василий просто не находил себе места.
— Ах, Эльза!.. Ах, Эльза!.. — без конца восклицал он.
Партизаны пытались урезонить его, говорили, что Эльза такая же девушка, как и все.
— Неправда! — горячо возражал Василий. — Она не как все. Она особенная! — И обращался ко мне: — Ася, если бы ты знала, какая она хорошая!..
Мне приходилось соглашаться с ним, что она действительно лучше всех. Я думала, что этот дикий «телячий» восторг пройдет через день-два. Но после каждой встречи с Эльзой Василий приходил еще более взбудораженный.
Выждав удобный момент, когда около меня никого не было, Василий забирался в угол и рассказывал об Эльзе. Он говорил горячо и много, но странно: я почему-то никак не могла представить себе ее.
В эти дни мы получили долгожданное известие — 12 января наша армия перешла в наступление.
На шоссе и на железной дороге большое движение немецких войск, партизаны и разведчики ежедневно приносят сведения. Работы прибавилось. Сейчас для меня самое главное — как можно быстрее передавать радиограммы.
Партизаны готовятся к встрече Красной Армии: достают из мешков костюмы, чистят их. Заработали «парикмахеры». Почему-то только сейчас почувствовали мы, как отвратительно воняет карбид, как тесен и мрачен бункер.
Пусть только поближе подойдет Красная Армия, мечтают партизаны, они объединятся в один отряд, захватят полицейских, передадут их органам народной власти, а сами поступят в Войско Польское и вместе с советскими частями будут гнать проклятых швабов с родной земли!..
Но получилось все иначе.
…Это произошло 19 января 1945 года. Вечером мы, поужинав, собирались уже ложиться спать и, как это часто бывало в последнее время, размечтались. В маленькое окошко бункера пробивался свежий морозный воздух. В печурке вспыхивали догорающие угольки. Молоденький, с красивым, немного кукольным лицом Каролик сидел на постели, обхватив колени руками, и, глядя на меня, лукаво улыбался.
— Почему ты так смотришь, Каролик?
— Я представляю, панна Ася, как вы мчитесь в автомашине на восток, к Москве, а в руках у вас аккордеон…
Все знали, что я очень хочу научиться играть на аккордеоне.
Посыпались безобидные шутки.
— Тише, тише! — крикнул майор, снимая наушники. — Сейчас будут новый приказ передавать!
В то время случалось и так, что в один вечер было по нескольку приказов Верховного Главнокомандующего — стремительно продвигалась наша армия. Мы прослушали приказ, и снова начались разговоры — каждому хотелось рассказать, что он будет делать в первый день освобождения. Все шутят, смеются, и никто не знает, почему Юрек лежит, уткнувшись лицом в подушку. В черных волосах его весело
