листок. Прежде чем Будаков убрал его. Сомин успел прочесть слова: «…о дезертирстве бывшего ПНШ- 2…»
Права была Людмила. Уже поспешил обвинить Земскова! Сомин с трудом скрыл своё негодование. Он стоял перед новым командиром полка навытяжку, но не слушал его слов. «Где же сейчас Земсков? Он должен был давно вернуться, если все обошлось благополучно. Если…»
Будаков положил на ящик карту:
— Вот ваш сектор, лейтенант Сомин. Как видите, четыре ваших орудия прикрывают полковой КП с тыла. От вас зависит многое. Помните: от вас зависит судьба полка. Если вы удержите противника, просочившегося в тыл, я представлю вас к высокой награде…
«Зачем так долго говорить о совершенно понятных вещах?» — думал Сомин. Но Будаков сказал ещё не все. Он хотел убедиться в надёжности своего тыла, а кроме того, обеспечить себе средство для отхода, если наступающие подразделения противника прорвутся сквозь огонь дивизионов Николаева и Сотника.
— Значит ясно, Сомин? Вы — сам себе начальник. Ваше дело не подпустить с тыла ни одного немецкого солдата. Огонь открываете по собственной инициативе. Выдвиньте вперёд НП — кого-нибудь из толковых ребят. Скажете, что я приказал дать вам телефонную линию.
Стрельба в тылу усилилась. Где-то на расстоянии десяти — пятнадцати километров шёл бой. Но вот выстрелы раздались совсем близко, и тут же прогрохотали очереди автоматических пушек Сомина.
«Некогда уже выбрасывать НП», — подумал он.
— Разрешите идти, товарищ подполковник? — Не дожидаясь ответа, Сомин выбежал из блиндажа. Будаков крикнул ему вслед:
— Без моего личного приказания не уводить орудия!
До батареи было совсем недалеко. Стоило только спуститься с холма и пробежать метров сто по дорожке между деревьями. На бегу Сомин услышал автоматную трескотню. Бойцы Горича, лёжа в неглубокой траншее, вели огонь по немецким солдатам, наступающим перебежками через поляну. На той стороне поляны вспыхивали отсветы стреляющих орудий, и в то же мгновение у подножия холма рвались снаряды. Их свиста не было слышно. Две самоходные установки били в упор по батарее Сомина. Одним из первых снарядов было выведено из строя орудие, стоявшее на правом фланге.
— «Фердинанды»! — доложил Сомину Белкин. — Наши снаряды их не берут.
— Прекратить огонь! — скомандовал Сомин. К собственному удивлению, он был спокоен. — Надо подпустить их поближе. Стрелять только по моей команде.
Самоходки перенесли огонь на холм. Теперь снаряды падали вокруг командного пункта. Один из них разорвался у входа в блиндаж. Радист схватился обеими руками за лицо. Младший лейтенант шифровальщик выбежал из блиндажа со своей сумкой в руках.
— Куда вас черт несёт? — заорал на него Будаков. — Телефонист, вызовите первый дивизион.
Телефонист крутил ручку изо всех сил, но связи не было. Вероятно, осколок перебил провод. Будаков послал телефониста на линию. Новый разрыв обрушился на КП. Орудия Сомина молчали.
«Неужели подавлены? Надо было все-таки снять с востока одну из батарей РС!» — Будаков торопливо набил трубку и выпустил клуб дыма. Молоденький шифровальщик перевязывал раненого радиста. Он посмотрел на Будакова жалкими, умоляющими глазами:
— Пожалуйста, не курите, товарищ подполковник. Ему и так плохо.
Будаков загасил трубку. «Дожил! Мальчишка, младший лейтенант, делает мне замечания! Ну, ничего. Пройдёт это утро, и все станет на свои места. Сейчас подоспеют наши части и начнётся нормальное наступление без арсеньевского маневрирования».
Разрывы гранат и автоматная перестрелка придвинулись к самому подножию холма.
— Сейчас ворвутся сюда! — Будаков вытащил пистолет. Шифровальщик стоял ни жив ни мёртв, закусив нижнюю губу.
— Какого черта вы испугались! — прикрикнул на него Будаков. Тот только моргал глазами, прижимая сумку к груди. Стонал раненый радист.
Будаков посмотрел на часы: «Четыре тридцать. Уже всходит солнце. С минуты на минуту подойдут наши. Но до этого времени немцы ворвутся на КП. Бесполезно гибнуть здесь. Ради чего? В дивизион! Вот правильное решение. Перебежать через хутор, пока туда не просочились немецкие автоматчики». Он позвал писаря:
— Бери документы. Пойдёшь со мной. А вы, младший лейтенант, остаётесь здесь за меня. Ясно! Никуда не уходить. Сейчас восстановят связь. Ждите моего приказания из дивизиона.
Умышленно медленно, не торопясь, Будаков положил в карман портсигар, трубку, фонарик. Радист перестал стонать. Он тихо лежал в углу, прижимая ладони к забинтованному лицу. Будаков вспомнил о том, что санитарная машина находится во втором дивизионе. На КП не было даже санинструктора. «Вот ранят самого — и некому оказать помощь. Нет, надо идти немедленно. А рация? Все равно радист ранен».
Он успокоил себя тем, что, придя в дивизион, прикажет немедленно развернуть дивизионную рацию, чтобы принять данные с наблюдательного пункта. Снова разорвался снаряд, сквозь бревна посыпалась земля.
— Остаётесь за меня! — ещё раз приказал Будаков шифровальщику и, пригнувшись, вышел из блиндажа. Вместе с писарем он спустился с западной стороны холма. Теперь снова раздавались длинные очереди автоматических пушек Сомина. Но Будаков уже не пытался разобраться в том, что происходит за его спиной. Он бежал к крайнему дому хутора, прыгая через арбузы и двухпудовые жёлтые тыквы. Писарь едва поспевал за ним.
Будаков уже миновал крайнюю хату, когда рядом с ним просвистело несколько пуль. Он припал к земле. На противоположной стороне улицы среди акаций мелькнули немецкие каски.
— Просочились! Бежать по улице? Застрелят…
Он пополз вдоль забора, пролез по-собачьи под воротами. Во дворе никого не было. Будаков негромко окликнул своего писаря, но тот не отзывался. Либо убит, либо побежал через хутор на огневую позицию.
Пальцы Будакова расстёгивали пуговицы кителя.
— Что я делаю? Нет! Переждать и выйти!
За забором разорвалась граната. Кто-то кричал, раздавались винтовочные и автоматные выстрелы. Будаков снова застегнул верхние пуговицы кителя и, озираясь, попятился к сараю. Здесь он зарылся с головой в сено и затих.
За холмом батарея Сомина и автоматчики Горича продолжали бой. Прошло не более пяти минут с тех пор, как он начался, но Сомину казалось, что уже много часов он находится под огнём «фердинандов». Одна из неуклюжих бронированных машин сунулась вперёд. Её встретили непрерывными очередями всей батареи. «Фердинанд» сполз с перебитой гусеницы и остановился. Он не мог, подобно танку, повернуть свою башню и теперь вынужден был прекратить огонь, так как ствол оказался направленным мимо цели. Клычков пополз вперёд. Сомин видел, как он подобрался к неподвижному «фердинанду» и бросил зажигательную бутылку. Пламя поползло по серо-зеленой коробке. Распахнулся люк. Танкисты выпрыгивали из горящей машины, а Клычков, лёжа в десяти шагах, спокойно расстреливал их из автомата.
Снаряд из второй самоходки попал в орудие Омелина. Взрывной волной Сомина сбило с ног. «Вот теперь на самом деле конец, — подумал он падая. — Прямое попадание…» Писарчук и Тютькин подхватили лейтенанта и потащили его под деревья.
— Не надо! Я сам… — Мгла перед его глазами рассеивалась. В ушах ещё гудело, но он уже снова слышал звуки боя. В самом хуторе автоматчики Горича вели перестрелку с просочившимися туда немецкими солдатами. «Фердинанд» двигался в обход поляны, не рискуя пересечь открытое пространство, где догорала первая самоходка. Клычков снова устремился вперёд. Вместе с ним было человек пять.
— Не стрелять! — крикнул Сомин.
Матросы уже были в нескольких шагах от «фердинанда», который медленно поворачивался на месте, наводя свой длинный ствол на орудие Белкина.
— Сейчас выстрелит! — Сомин инстинктивно пригнулся. Раздался сильный взрыв, и самоходная установка окуталась дымом. Ни Сомин, ни его бойцы не видели, кто бросил противотанковую гранату. «Фердинанд» больше не стрелял, а через несколько минут показались двое матросов, которые вели под руки третьего. Клычкова среди них не было. Он и ещё двое остались лежать у взорванного
