Трактир жизни

мечты
Нарядятся в кокетливые звуки,
Не мотыльков в стихах увидишь ты,
Лишь пылью их окрашенные руки.

Идеал

Прозрачна высь. Своим доспехом медным
Средь ярких звезд и ласковых планет
Горит луна. А здесь, на поле бледном,
Я полон грез о той, которой нет;

Я полон грез о той, чья за туманом
Незрима нам алмазная слеза,
Но чьим лучом, земле обетованным,
Иных людей насытятся глаза.

Когда бледней и чище звезд эфира
Она взойдет средь чуждых ей светил, –
Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,
Расскажет ей, что я ее любил.
1899

«С подругой бледною разлуки…»

С подругой бледною разлуки
Остановить мы не могли:
Скрестив безжизненные руки,
Ее отсюда унесли.

Но мне и мертвая свиданье
Улыбкой жуткою сулит,
И тень ее меня томит
Больнее, чем воспоминанье.

Прощанье ль истомило нас,
Слова ль разлуки нам постыли?..
О, отчего вы, люди, глаз,
Глаз отчего ей не закрыли?

Когда б я богом стал…

Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б,
И из лучистых глаз, сияя, как кристалл,
Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб,
Когда б я Богом стал.

Когда б я Богом стал, среди душистой рощи
Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал,
И самый труд бы стал веселым чувством мощи,
Когда б я Богом стал.

Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя,
Всегда иных небес лазурный сон витал,
Но ты осталась бы всё та же в высях рая,
Когда б я Богом стал.
Ночь на 28 декабря 1900

Тени

Остановлюсь – лежит. Иду – и тень идет,
Так странно двигаясь, так мягко выступая;
Глухая слушает, глядит она слепая,
Поднимешь голову, а тень уже ползет.

Но сам я тоже тень. Я облака на небе
Тревожный силуэт. Скользит по формам взор,
И ум мой ничего не создал до сих пор:
Иду, куда влечет меня всевластный жребий.

Я тень от ангела, который сам едва
Один из отблесков последних божества,
Бог повторен во мне, как в дереве кумира,

А может быть, теперь среди иного мира,
К жерлу небытия дальнейшая ступень,
От этой тени тень живет и водит тень.

Un Воnномме[34]

Когда-то человек и хил, и кроток жил,
Пока гранению им стекла подвергались,
Идею божества он в формулы вложил
Такие ясные, что люди испугались.

С большою простотой он многих убедил,
Что и добра и зла понятия слагались
И что лишь нитями незримо подвигались
Те мы, которых он к фантомам низводил.

Он Библию любил и чтил благочестиво,
Но действий божества он в ней искал мотивы,
И на него горой восстал синедрион.

И он ушел от них – рука его гранила,
Чтобы ученые могли считать светила,
А называется Варух Спиноза он.

Сомнение

Белеет Истина на черном дне провала.
Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!
Меня безумная любовь околдовала:
Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.

Как долго эту цепь разматывать паденьем..
Вся наконец и цепь… И ничего… круги…
Я руки вытянул… Напрасно… Напряженьем
Кружим мучительно… Ни точки и ни зги…

А Истины меж тем я чувствую дыханье:
Вот мерным сделалось и цепи колыханье,
Но только пустоту пронзает мой размах…

И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, –
Сиянье где-то там, а здесь, вокруг – темница,
Я – только маятник, и в сердце – только страх.

«У звезд я спрашивал в ночи…»

У звезд я спрашивал в ночи:
«Иль счастья нет и в жизни звездной?»
Так грустны нежные лучи
Средь этой жуткой черной бездны.

И мнится, горнею тропой,
Облиты бледными лучами,
Там девы в белом со свечами
Печальной движутся стопой.

Иль всё у вас моленья длятся,
Иль в битве ранен кто из вас, –
Но не лучи из ваших глаз,
А слезы светлые катятся.

Агония

Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов – их гул нестроен;
Немного музыки – и тихо я уйду
Туда – где человек спокоен.

Все чары музыки, вся нега оттого,
Что цепи для нее лишь нити;
Баюкайте печаль, но ничего
Печали вы не говорите.

Довольно слов – я им устал внимать,
Распытывать, их чисты ль цели:
Я не хочу того, что надо понимать,
Мне надо, чтобы звуки пели…

Мелодии, чтоб из одной волны
Лились и пенились другие…
Чтоб в агонию убегали сны,
Несла в могилу агония…

Над гаснущим в томительном плену
Не надо слов – их гул нестроен,
Но если я под музыку усну,
Я знаю: будет сон спокоен.

Найдите няню старую мою:
У ней пасти стада еще есть силы;
Вы передайте ей каприз мой на краю
Моей зияющей могилы.

Пускай она меня потешит, спев
Ту песню, что давно певала;
Мне сердце трогает простой ее напев,
Хоть там и пенья мало.

О, вы ее отыщете – живуч
Тот род людей, что жнет и сеет,
А я из тех, кого и солнца луч
Уж к сорока годам не греет.

Вы нас оставите… Былое оживет,
Презрев туманную разлуку,
Дрожащим голосом она мне запоет,
На влажный лоб положит тихо руку…

Ведь может быть: из всех она одна
Меня действительно любила…
И будет вновь душа унесена
К брегам, что утро золотило,

Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,
Иль, как часам, остановиться,
Чтобы я мог так просто умереть,
Как человек на свет родится.

Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов – их гул нестроен;
Немного музыки – и я уйду
Туда – где человек спокоен.
1901

< p>Артюр Рембо

Впечатление

Один из голубых и мягких вечеров…
Стебли колючие и нежный шелк тропинки,
И свежесть ранняя на бархате ковров,
И ночи первые на волосах росинки.

Ни мысли в голове, ни слова с губ немых,
Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья,
И сладко в сумерках бродить мне голубых,
И ночь меня зовет, как женщина, в объятья…

Богема

Не властен более подошвы истоптать,
В пальто, которое достигло идеала,
И в сане вашего, о Эрато, вассала
Под небо вольное я уходил мечтать.

Я забывал тогда изъяны… в пьедестале
И сыпал рифмами, как зернами весной,
А ночи проводил в отеле «Под луной»,
Где шелком юбок слух мне звезды щекотали.

Я часто из канав их шелесту внимал
Осенним вечером, и, как похмелья сила,
Весельем на сердце и лаской ночь росила.

Мне сумрак из теней там песни создавал,
Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки
И, вместо струн, щипал мечтательно резинки.

Феи расчесанных голов

На лобик розовый и влажный от мучений
Сзывая белый рой несознанных влечений,
К ребенку нежная ведет сестру сестра,
Их ногти – жемчуга с отливом