— Ну, я это, а скучно стало, вот и поехал.
— Женат?
— Да.
— Все ясно. От жены удрал. Но я тебе так скажу. Дурак ты, Дима. Какой бы ни была плохой баба, но она все лучше, чем война. Следующий. Вот ты с красной мордой.
— Андрей Соловьев, Кинешма, наводчик, — ощерив беззубый рот, начал отвечать невысокий мужичок крестьянской внешности.
— За деньгами, наверное, поехал? — прищурившись, спросил Ян.
— Ага, — простодушно ответил Соловьев.
— Иваныч, Сема, это ваш клиент. Как и вы, за длинным рублем.
— Слушай, а как ты угадал, что я вот от жены, а Андрюха за деньгами? — удивился Ершов.
— Э, брат, тут тонкая психология, — смеясь, ответил за Яна Сергей.
— Я даже больше скажу. Вон те молодые люди, да Вы трое. Романтика в. опе заиграла. Да? — обращаясь к парням лет двадцати с небольшим, Ян показал на них пальцем.
— Ну, допустим, — один из парней, вызывающе, смотрел на прапорщика.
— Судя по реакции, я угадал, — улыбнулся Ян.
— Не совсем, я Родину защищать приехал, — продолжил отвечавший парень.
Ершов попытался засмеяться. Ян махнул на него рукой.
— Цыц! Нельзя смеяться над верой и убеждениями человека. Понял? Серега, это наш. Так, а кто ты по должности?
— Наводчик. Николай меня звать.
— То, что надо. С этого дня ты в моем экипаже. Перебирайся вот на эту кровать.
— Ха, а если я не соглашусь?
— Согласишься. Идейные здесь только я и Серега. Так что тебе только к нам, — весело закончил Ян.
Когда закончили знакомиться, прапорщик объявил отбой и потушил свет. Через полчаса раздался первый храп. Казарма понемногу успокоилась. Стояла тишина, нарушаемая тихим скрипом кроватей, храпом, приглушенной работой телевизора и звоном стаканов. Офицеры в канцелярии пили чай. Прохаживался дневальный, вытирая шваброй пол. Вернулся с молитвы Дакшев. Разобрав постель, он подошел к кроватям погибших и зажег погасшую лампаду. Прошептал слова молитвы. Разгладил смятый уголок одеяла. С кровати Ершова донесся удивленный шепот: «Ты же мусульманин».
— Бог един, — ответил, ложась в постель Ринат.
— Выпить хочешь?
— Нет. Я не пью.
— Блин, что за контрактники? Не пьют, — рассердился Ершов.
— Слышишь, Дима. Дай поспать. Угомонись. И убей «тигра», — намекая на храпящего рядом с Ершовым бойца, сказал Зброжек, — уснуть не дает.
Ершов, взял подушку, посмотрел на храпящего. И, с радостным выражением лица, треснул спящего подушкой по голове. Тот спросонья подпрыгнул: «Что? Где?»
— Спи моя радость усни… — пропел, гладя солдата по голове, Дмитрий. Проснувшийся, снова лег, но больше не храпел.
— О, Ершов, молодец, — прошептал Ян, сдерживая смех.
Спустя час, снова раздался богатырский храп. Но тигра больше не убивали. Все погрузились в сон.
«Рота подъем!» — раздался крик дневального. Серега сел на кровати, взглянул на часы. Блин. Пять утра. Встал, надел брюки, всунул ноги в тапочки, взял полотенце и, достав из тумбочки «мыльно-рыльные» принадлежности, поплелся в умывальник. Проклиная нелегкую солдатскую судьбу, которую он выбрал сам, открыл кран умывальника. Холодная вода взбодрила, прогоняя остатки сна. Казарма, просыпаясь, загудела как улей.
— Нас утро встречает прохладой… — раздался веселый голос Сброжека. Играя мускулами, голый по пояс, он бодро зашел в умывальную комнату.
— Ну, товарищ прапорщик, — раздался возмущенный голос солдата, блестевшего лысиной около крайнего умывальника.
— Кудрявая, что ж ты не рада?.. — корча рожи и смешно выпучивая глаза, ответил Ян. Вокруг раздались смешки. Встав около освободившейся раковины, Ян начал умываться. Слышалось его довольное фырканье и плеск льющейся воды. Со стороны казалось, что в санузле поселилось стадо моржей. Сергей закончил свой туалет и освободил место для следующего. Проходя мимо мокрого Зброжека, наклонившегося над раковиной, посмотрел на его худую, жилистую спину, под правой лопаткой которой темнело две входных пулевых отметины. С улыбкой втянул вдоль хребта мокрым полотенцем. Ян заорал и плеснул холодной водой на голую грудь Сергея. Так, с криками и выскочили из умывальника, едва не сбив с ног старшего лейтенанта Киселева.
— Вот придурки! Вам уже почти по тридцать. А ведете себя, как мальчишки, — крикнул Киселев вслед Яну и Сергею, которые бегая друг за другом по коридору, дрались полотенцами, оставляя розовые полосы на спинах. Проснулись!
— Серега, надевай свой парадный лапсердак, — запыхавшись, говорил Ян.
— Зачем? — часто дыша и улыбаясь, спросил Сергей.
— Сегодня торжественное построение бригады. Награждать будут.
— А-а-а. Понятно.
Начали неспешно одеваться.
— Ого! — раздался удивленный возглас Соловьева.
— А ты думал… — Ян застегнул последнюю пуговицу.
На его кителе висели два ордена и четыре медали. Приднестровье, Балканы и Чечня. За каждой наградой чья-то жизнь и очередная, не предусмотренная Богом, дырка на теле.
Кроме Сергея и Яна награды были у Дакшева. За Афганистан. Красная Звезда, медали «За Отвагу», «За Боевые заслуги» и «От благодарного афганского народа».
Сергей, надраивая ботинки, ловил на себе восхищенные взгляды новеньких. А Ершов, так вообще, смотрел с завистью.
«Эх, мужики. Да лучше бы их не было. И воспоминаний в голове тоже» — думал Серега, работая суконкой. Вскоре, в носках ботинок, он увидел свое отражение. Сойдет.
Когда после завтрака шли на построение, Ян говорил Сереге.
— Сегодня, наверное, ни куда не поедем. Если только в парк после обеда. Хорошо.
— Что хорошего? — спросил Серега.
— Да понимаешь, Серега. Дело в том, что копаться в моторе, лучше, чем совместное с «духами» патрулирование, езда на разминирование, где можно запросто схлопотать гранату в борт, от непримиримых и сопровождение колонн.
— А что за совместное патрулирование?
— Не знаешь? В принципе этим пехота и менты занимаются, но по их рассказам. опа еще та. Частенько оттуда не возвращаются вообще, или если возвращаются, то без головы. Продали нас начальники «духам» за американские тугрики. Суки.
— Да, а мы, что без оружия, что ли?
— А мы должны соблюдать условия Хасавюрта. Чуть что — трибунал и тюрьма. В лучшем случае. Солдаты сейчас злые как собаки. Если бы эту злость повернуть куда надо…
— То что?
— То наша «молодая дерьмократия» рухнет. Но вот некому поднять и направить. Генералам подачек надавали.
— Ты что Ян! Это же гражданская война!
— А она уже идет. Ты смотри, что в стране делается. Эх, а я бы жахнул по Кремлю из нашего «панцера». А потом бы под гусеницы, сучар, что там сидит, положил. Кстати я не один так думаю. Многие офицеры об этом подумывают. Знаешь, почему Белого сняли, боевых офицеров по отпускам разогнали.
