Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Иннсмаут на зиму.

Снаружи дома пахло не лучше. Было холодно, и мое дыхание вырывалось облачками пара. Снег на улицах был колючий и грязный; облака обещали снегопад.

Холодный соленый ветер дул с залива. Чайки жалобно кричали. Чувствовал я себя дерьмово. В моем офисе, вероятно, тоже было холодно. На углу Марш-стрит и Ленг-авеню был бар «Открыватель», приземистое здание с маленькими темными окошками, мимо которого я проходил раз двадцать за последние две недели. Раньше я сюда не заглядывал, но сейчас мне необходимо было выпить, к тому же там могло быть потеплее. Я открыл дверь.

В баре действительно было тепло. Я стряхнул снег с сапог и вошел. Бар был почти пуст, здесь пахло неубранными пепельницами и застоявшимся пивом. Два старика играли в шахматы у стойки. Бармен читал потрепанный томик в кожаном зеленом переплете с золотым тиснением — поэтические работы Альфреда, Лорда Теннисона.

— Привет. Как насчет стаканчика «Джек Дэниель»?

— Запросто. Вы в городе недавно, — сказал он мне, откладывая раскрытую книгу страницами вниз на стойку и наполняя мне стакан.

— Так заметно?

Он улыбнулся, подталкивая мне «Джек Дэниель». Стакан был грязный, с жирным отпечатком большого пальца сбоку. Я пожал плечами и опрокинул жидкость в рот, даже не почувствовав вкуса.

— Что это у вас, собачья шерсть?

— В каком-то смысле.

— Есть поверье, — сказал бармен, чьи жирные, рыжие, как лисья шерсть, волосы были зализаны назад, — что ликантроп может быть возвращен в свою естественную форму, если кто-то поблагодарит его, пока он находится в обличье волка, либо окликнет его по имени, данном ему при рождении.

— Правда? Спасибо!

Не спрашивая, он налил мне еще. Он был немного похож на Питера Лорра, но надо сказать, большинство жителей Иннсмаута походили на Питера Лорра, включая мою квартирную хозяйку.

Я проглотил «Джек Дэниель» и на этот раз почувствовал, что он огнем горит у меня в желудке, как ему и положено.

— Так говорят. Я-то никогда в это не верил.

— А во что вы верите?

— Сжечь пояс.

— Простите?

— У ликантропов есть пояса из человеческой кожи, которую их хозяева в аду дают им при первой трансформации. Сожги пояс — и все.

Один из старых шахматистов обернулся, уставив на меня свои огромные подслеповатые глаза навыкате.

— Если вы выпьете дождевой воды из отпечатка лапы волка-оборотня, то сами станете волком, когда взойдет полная луна, — сообщил он. — Единственное, как можно исцелиться, — это выследить того волка, который оставил отпечаток лапы, и отрезать ему голову ножом, выкованным из девственного серебра.

— Девственного? — улыбнулся я.

Его партнер, лысый и морщинистый, покачал головой и издал грустный каркающий звук. Затем он двинул своего ферзя и вновь каркнул.

Такие, как он, в Иннсмауте встречаются на каждом шагу.

Я заплатил за выпивку и оставил на стойке доллар на чай. Бармен уже углубился в книгу и не обратил на это внимания.

На улице уже начали падать большие влажные хлопья снега, они висли на волосах, на ресницах. Ненавижу снег. Ненавижу Новую Англию. Ненавижу Иннсмаут: здесь нельзя побыть одному, да если в мире и есть место, где можно побыть одному, то я его еще не встречал. А я ведь поколесил по свету, бизнес гонит меня с места на место, и это продолжается уже столько лун, что и вспоминать не хочется. Бизнес и еще кое-что.

Я прошел пару кварталов по Марш-стрит — как и остальной Иннсмаут, это была непривлекательная мешанина из домов в стиле американской готики, коричневых каменных громадин конца девятнадцатого века и серых кирпичных коробок двадцатых годов — пока не добрался до дома, половину которого занимало кафе фаст-фуд, специализировавшееся на жареных цыплятах. Я поднялся по ступенькам рядом с кафе и отпер ржавую металлическую дверь.

Напротив через улицу был винный магазин; на втором этаже принимал хиромант.

Кто-то нацарапал черным маркером граффити на металле: «Умри». Как будто это так просто.

Наверх вела простая деревянная лестница; штукатурка на стенах покрылась пятнами и облупилась. Мой однокомнатный офис находился на втором этаже.

Я нигде не задерживаюсь настолько долго, чтобы побеспокоиться об именной табличке золотом по стеклу. Моя вывеска была написана печатными буквами на куске рифленого картона, который я прикрепил к двери кнопками:

«Лоуренс Тэлбот

Поверенный».

Я отпер ключом дверь офиса и вошел.

Осматривая помещение, я перебирал в уме такие прилагательные, как затхлый, запущенный, убогий, но потом отверг их все как недостаточно выразительные. Обстановка была крайне аскетичной — письменный стол, стул, пустой файловый шкаф; окно, откуда открывался жуткий вид на винный магазин и пустой кабинет хироманта. Запах прогорклого жира проникал из кафе снизу. Я мысленно поинтересовался, давно ли там обосновались жареные цыплята, и представил себе легионы черных тараканов, деловито снующих подо мной в темноте.

— Таков облик мира, о котором ты думаешь, — сказал глубокий мрачный голос, столь глубокий, что я почувствовал его диафрагмой.

В углу офиса стояло старое кресло. Остатки узора на обивке еле проступали под патиной лет и грязи.

Сидевший в кресле толстый человек с плотно закрытыми глазами продолжал:

— Мы в изумлении смотрим на наш мир с чувством неловкости и беспокойства. Мы кажемся себе зрителями на черной мессе, одинокими людьми, пойманными в ловушку миров, которые не мы создали. Истина же гораздо проще: под нами в темноте суетятся существа, которые хотят нам зла.

Его голова была откинута на спинку кресла, кончик языка высовывался из угла рта.

— Вы читаете мои мысли?

Человек в кресле глубоко вздохнул с горловым клекотом. Он был невероятно толст, даже пальцы его напоминали обесцвеченные сардельки. На нем было теплое старое пальто, когда-то черное, а теперь неопределенно-серого цвета. Снег на ботинках еще не совсем растаял.

— Возможно. Конец света — странная концепция. Мир постоянно кончается, и конец этот постоянно откладывается из-за вмешательства любви, или глупости, или просто старой слепой удачи.

— А, ну да. Уже слишком поздно: Старшие Боги уже выбрали свои корабли. Когда взойдет луна…

Тонкая струйка слюны вытекла из уголка его рта и протянулась серебряной ниточкой до воротника. Что-то промелькнуло в темных складках его пальто.

— В самом деле? Что случится, когда взойдет луна?

Человек в кресле заерзал и, открыв оба крошечных глаза, красных и припухших, сонно заморгал ими.

— Мне снилось, что у меня много ртов, — сказал он совершенно другим голосом, неожиданно тонким для такого крупного мужчины. — Мне снилось, будто каждый рот открывается и закрывается сам по себе. Некоторые рты говорили, другие шептали, третьи ели, а четвертые молча ждали чего-то.

Он огляделся, вытер влагу в углу рта, и, выпрямившись в кресле, озадаченно заморгал. «Кто вы такой?»

— Я — тот парень, который арендует этот офис, — сказал я.