— А почему бы нет? Ты могла бы отыскать по дате в конце концов.
— Отойди, и я покажу тебе.
Я встал. Она села на мое место и прижала большой палец к опознавательной пластине. Компьютер тут же отключился и начал перезагружаться. Появился список моих файлов. Среди них не было файла, озаглавленного «Урик».
— Почему ты его спрятал? — спросила Ева.
Никакого подходящего объяснения не приходило в голову. Я даже не мог вспомнить, чтобы прятал файл. Впрочем, мне никогда особенно не нравились люди, сующие нос в мою работу. Меня нельзя назвать хорошим членом команды.
Возможно, я спрятал файл потому, что его содержимое показалось мне слишком революционным. Раньше, в первое время по прибытии на Эмери, мы занимались взаимным контролем, то есть каждый шаг моей работы перед внедрением оценивался двумя другими учеными. Это были недоброй памяти старые дни. Люди постоянно заглядывали мне через плечо. Я этого терпеть не мог.
Впрочем, после первого года на Эмери эта практика прекратилась. Мне стали доверять. Потому что в конце концов все, что я делал, срабатывало.
Я вновь открыл компьютер и, выбрав «Урик», дал Еве просмотреть его. Стоя у нее за спиной, я следил, как она листает таблицы и схемы. Скажу без ложной скромности, это была весьма изящная работа, хотя, может, и трудноватая для немедленного восприятия.
— Это одна из лучших твоих работ, Джейк, — сказала она, изучив файл. — До сих пор не понимаю, что именно тебя убило.
— Чья идея была похоронить меня?
— Моя, — призналась Дрина.
— Но почему? Почему ты решила вот так просто выбросить меня, не использовав?
Она покачала головой.
— Сейчас я и сама понимаю бессмысленность затеи. Но тогда мне это показалось уместным. Я доказывала перед всем советом, что мы должны основать кладбище под сенью персиковой рощи, поскольку таковое нам все равно рано или поздно понадобится, и что ты должен быть первым похороненным — причем одно лишь тело, не заключенное в гроб, — как некая дань планете.
— В то время мне тоже казалось, что это не лишено смысла, — сказала Ева. — Хотя сейчас я не понимаю, что на нас нашло. Сейчас мне совершенно ясно, что твое тело следовало использовать иным образом. Сознание Дрины явно было спутанным!
— Спутанным под влиянием чего?
— Разве ты не считаешь, что у нас у всех не в порядке с головой? — спросила меня Дрина.
— В какой-то степени, да, — сказал я, — но в этом случае, я считаю, что-то еще воздействовало на ваше сознание. Воздействовало на каждого. Ненавязчиво, но сильно.
— Что-то еще? — переспросил Крэнстон.
Я все еще не мог понять, отчего я умер. Похоже, на том этапе самым важным было закопать меня в землю.
— А кстати, что конкретно собой представляют эти самые пчелы-землеройки?
— Подземные животные, обитающие в ульях, — сказала Дрина. — Опылители. Гифтон собирается вплотную заняться ими после того, как закончит с деревьями-пастухами.
— Рой объявил о моей смерти… — у Роя, больше чем у кого-либо другого, были основания желать мне смерти.
— Но ты
Я закрыл свой терминал, и мы отправились вслед за Евой в подвал, где она в своей лаборатории резала, исследовала и тестировала множество мертвых тварей. Там было холодно. Она достала диагностический аппарат и прижала его к моей шее. На мониторе высветились показатели температуры, легочной, сердечной и мозговой деятельности. Потом она приказала ему сделать анализ крови.
Прочитав результаты, она сглотнула.
— Во всяком случае ты больше не мертвец, — сказала она.
— А как насчет хороших новостей?
— Но я также не думаю, что ты остался человеком. Температура низкая, газовый состав крови изменился, да и другие показатели тоже…
Я снял аппарат с шеи и кивнул.
— Это не может быть результатом твоей последней модификации, — сказала Ева. — Она не могла настолько радикально изменить тебя.
— Она и не изменила, — сказал я.
Мы пришли. Мы увидели. Нас увидели. Нам помогли.
Дрина добровольно вызвалась испробовать на себе мою последнюю модификацию. Она мне никогда особенно не нравилась, но в данном случае я не мог не восхищаться ею, особенно учитывая, что самая трудная часть модификации заключалась в том, чтобы закопать ее в почву и выдержать там три дня, гадая при этом, очнется она или нет. Умереть она умерла, в этом нет сомнений; ее подземное приключение беспокоило нас гораздо больше, чем ее.
Мы еще не знаем точно, что эта планета делает с нами. Рой намерен исследовать меня тщательнее, нежели мне бы хотелось, особенно учитывая кандидатуру исследователя. А люди не спешат подвергаться модификации, поэтому у него пока не так много подопытных кроликов.
Если то, что я подозреваю, окажется правдой, у меня будет масса времени делать все, что я хочу, включая такие вещи, которые я ненавидел раньше, например, спать. Впрочем, теперь мне, кажется, не требуется столько сна, как раньше.
Что мне больше всего теперь нравится делать, это сидеть и размышлять о том, как долго я еще буду действовать всем на нервы. Сдается мне, что это будет длиться вечно.
Я впервые встретила Роджера Желязны на конференции в Норвегии, куда он приехал в начале восьмидесятых в качестве почетного гостя. Он был одним из моих любимых писателей, и я догнала его на лестнице и попросила подписать экземпляр «Двери в песке», одной из моих любимых книг.
Роджер был очень галантен с поклонницей, которая, возможно, прервала интересную беседу. (Я была настолько ослеплена сознанием близости кумира, что не помню, кто шел с ним рядом.) Он дал мне автограф и сказал, что ему тоже нравятся «Двери в песке».
В последний раз я видела Роджера на конференции в Москве, штат Айдахо, где он тоже был почетным гостем незадолго до смерти.
Роджер, Джейн Линдсколд, М. Д. Энг, некоторые другие и я собрались пообедать в гостиничном кафе. Я накупила наклеек-тату и раздала всем. Помнится, Джейн наклеила на щеку голубую молнию, а Роджер наклеил на руку маленькую синюю звездочку.
Он был так же любезен, застенчив и добр, находиться с ним в одной компании было настоящим удовольствием.
Вы читали «Ночь в одиноком октябре»?
Роджер остается одним из моих любимых писателей.
Катарин Элиска Кимбриель
ПОЛЕЧУ НА КРЫЛЬЯХ УТРА
Первоначально Роджер хотел, чтобы его певец Билли Черный Конь из романа «Глаз кота»
