— Как хочешь. Я на свой надеюсь. — И Матвей ласково похлопал свою машину по капоту.
— Я тоже надеюсь. А не положено. Еще чего надумал. Горючее палить, материальную часть изнашивать…
— Вон как ты заболел за материальную часть! Ты не за материальную часть боишься. Боишься — с передовиков попросят…
— Кого? Меня? — спросил Зефиров. — А ну, Витька, цепляй!
Приятели подогнали тракторы кабинами друг к другу, вложили прицеп в серьги и закрепили шкворнями. Было условлено включать сцепление одновременно, по сигналу, и до рычагов поворота не дотрагиваться.
Замирая от восторга, Витька отошел в сторону и сел на опрокинутое ведро. Он был секундант и единственный зритель.
Матвей и Зефиров забрались в кабины. Моторы заревели. Витька снял шапку и приготовился давать сигнал.
Однако дальнейшее течение событий было нарушено появлением Тони. Первым увидел ее Зефиров. Он заглушил свой дизель и спрыгнул на землю.
— Что случилось? — спросил Матвей, перегнувшись из окошка.
Зефиров кивнул в том направлении, откуда шла Тоня, и сказал:
— Понял?
Тоня подошла в своем синем, неудобном пальтишке, уставилась на тракторы и спросила:
— Что это вы делаете?
— Это вот он… — начал было Зефиров.
— Шкворень выпрямляем, — перебил его Матвей.
— А! — сказала Тоня нерешительно.
— Садись, бригадир! — крикнул Матвей и предупредил Тоню: — А ты уйди. Сорвется прицеп — костей не соберешь.
Тоня отошла к Витьке. Зефиров полез в кабину. Моторы снова взревели. Витька взмахнул шапкой, и гусеницы обоих тракторов тяжело забуксовали. Матвей и Зефиров сидели, вцепившись в рычаги, с такими лицами, словно вся эта громыхающая силища исходила от них, а не от моторов. Тракторы буксовали на одном месте. Гусеницы быстро содрали дерн и равномерно скребли грунт своими ребристыми лапами. Две кучи коричневой рассыпчатой земли быстро росли между тракторами, а машины все глубже погружались в вырытые гусеницами траншеи. Моторы ныли…
— Наверное, уже выпрямился, — с беспокойством проговорила Тоня.
В этот момент что-то оглушительно хрястнуло, тракторы расцепились и рванулись вперед. Сверху, словно с самого неба, визжа, как бомба, упал какой-то большой предмет, плюхнулся за плугами, и наступила оглушительная тишина.
— Я говорил — не положено, — будто сквозь вату услышала Тоня голос Зефирова.
Матвей выскочил из кабины, стал смотреть, что произошло. Прицепная серьга его трактора была вырвана напрочь — она-то и взлетела в небо и шлепнулась там, за плугами.
На следующий день дело обсуждалось у директора МТС.
Матвей сидел в канцелярии и дожидался, когда вызовут. Дверь кабинета была плотно закрыта, и директор велел никого не допускать. Он совещался с Игнатьевым. Там же находились Тоня и Зефиров.
Матвей сидел на холодном клеенчатом диване и от нечего делать наблюдал загадочную канцелярскую жизнь. За невысоким дощатым барьером две пожилые женщины перестреливались на счетах. У окна мелодично позванивала машинка. У другого окна девушка крутила арифмометр. Все писали, писали… И только маленький старичок в валенках стоял возле шкафа на стуле и искал какую-то бумажку. Он доставал одну за другой толстые папки, таскал их к столу и терпеливо перелистывал. В папках были вшиты бумажки разного цвета и разной величины: и маленькие, размером в ладонь, и огромные, сложенные гармошкой, покрывающие весь стол вместе с чернильницей, линейками и дыроколом.
Матвей наблюдал уже около часа, а нужная бумажка не находилась.
Мимо прошел оживленный Иван Саввич и скрылся в кабинете. Матвей понял: председателя колхоза вызвали.
Минут через десять вышла Тоня. Она с трудом откинула тяжелую, с гремучим блоком дверь и пошла на улицу. Подумав, Матвей отправился за ней. Тоня у дороги дожидалась попутной машины.
— Не знаешь, долго они еще там? — спросил он.
— Сиди. Позовут, — ответила Тоня.
— Это ты на нас написала?
— Я. — Тоня взглянула в глаза Матвею. — И нисколько не раскаиваюсь… — и добавила тише: — Из- за вас и мне выговор пообещали.
— Ну да?
— Наверное, действительно вам тут не меня, а милиционера с палкой надо… Почему ты такой?
— Скучно мне, — сказал Матвей.
— Как это так скучно? Тебе навстречу пошли. Захотел в МТС — послали в МТС. Захотел в бригаду Зефирова — послали к Зефирову… Смотри, тебя хотят под суд отдавать, — добавила она, оглянувшись.
— Не бойся, тебе выговора не будет, — сказал Матвей. — Ты тут ни при чем.
— Не обо мне, а о себе думай. Тебя судить хотят, понимаешь?
— А Зефиров как?
— Зефиров тебя защищал, как мог. Говорит: «Я бригадир, я один и отвечаю». Он очень тебя защищал.
— Это неважно. Ему-то что посулили?
— Ему, я думаю, ничего особенного не будет. Все-таки с ним считаются.
Окно отворилось, и Иван Саввич позвал ласково:
— Морозов, тебя приглашают.
— Хоть там веди себя как следует, — быстро заговорила Тоня. — Воротник застегни… Дай застегну…
Матвей прошел мимо барьера, за которым маленький старичок все еще искал бумажку, и вошел в кабинет.
Директор МТС, недавно назначенный, моложавый, но поседевший уже человек со значком почетного железнодорожника, с любопытством осмотрел Матвея.
— Что это у тебя за кинжал за поясом? — спросил он.
— Насос от велосипеда… А то ваши тут, эмтээсовские, уносят насосы.
— А ты чей? Не наш? Не эмтээсовский?
— Я еще не поймешь чей.
Иван Саввич скромно сидел у стола, сбоку, и слушал. Вся его фигура словно говорила: «Наконец-то мы и дождались… Сейчас мы припомним все твои спектакли и представления… Сейчас мы с тобой за все разом и рассчитаемся». Зефиров хмуро смотрел в сторону. Игнатьев поглядывал на Матвея выжидающе н недружелюбно.
— Ну, так как же нам с тобой быть, Морозов? — спросил директор.
Матвей подумал и спросил, в свою очередь:
— Сесть можно?
— Конечно. Садись. Как же будем решать?
— Вам виднее. Вас тут вон сколько, а я один.
— Что значит один? — спросил Иван Саввич, ласково поглаживая сукно стола волосатой рукой. — Мы тебя на то и пригласили, чтобы вместе обсудить, чтобы без никакой ошибки. А с тобой еще говорить не начали, а ты уже норовишь на дыбки. Нельзя так. Нехорошо. Человек ты грамотный, не хуже нас разбираешься. Это с дедушки Глечикова не взыщешь, а с тебя можно спросить. Ты и за слова свои и за поступки должен отвечать, как положено по закону. Чего зеваешь? Скучно? Машину калечить не скучно, а с нами беседовать скучно?
— Скучно, — сказал Матвеи.
— Что я говорил? — обратился красный от возмущения Иван Саввич к Игнатьеву. — Другой бы
