болезней.
Мой друг подождал, пока наша квартирная хозяйка не вышла из комнаты, а затем сказал:
— Итак, насколько я понимаю, это дело государственной важности.
— Черт возьми! — воскликнул Лестрейд, бледнея. — Не может быть, чтобы слух уже разошелся. Не может быть…
Он стал наполнять тарелку сосисками, копченым филе, кеджери[1] и тостами, но руки его слегка дрожали.
— Разумеется, нет, — успокоил его мой друг. — Я не забыл скрип колес вашего экипажа, хотя давненько его не слышал: вибрирующая «соль» на полтона выше «до». А если инспектор из Скотланд-Ярда не может позволить, чтобы видели, как он входит в дом единственного в Лондоне частного детектива- консультанта, но тем не менее является, да к тому же не успев позавтракать, я могу сделать вывод, что это не рядовое дело. Ergo, тут замешаны власти предержащие, и это дело государственной важности.
Лестрейд вытер с подбородка яичный желток салфеткой. Я уставился на него. Он ничуть не походил на тот образ инспектора Скотланд-Ярда, который я всегда себе представлял; впрочем, мой друг тоже не слишком соответствовал моему представлению о частных детективах-консультантах — чем бы они ни занимались.
— Я полагаю, нам следует обсудить это дело наедине, — проговорил Лестрейд, косясь на меня.
Мой друг лукаво усмехнулся и покачал головой, как обычно, когда что-то его веселило.
— Ерунда, — ответил он. — Одна голова хорошо, а две — лучше. К тому же все, что говорится одному из нас, говорится обоим.
— Если я мешаю… — мрачно начал я, но он жестом призвал меня к молчанию.
Лестрейд пожал плечами.
— А, неважно, — сказал он через несколько мгновений, — если вы распутаете это дело, я останусь на своей должности. Если нет, я ее потеряю. Вот что: используйте все ваши методы. Хуже все равно не будет.
— Если история и учит нас чему-нибудь, то лишь тому, что всегда может быть «хуже», — заметил мой друг. — Так когда мы отправляемся в Шордитч?
Лестрейд выронил вилку.
— Проклятье! — воскликнул он. — Так вы все это время делали из меня дурака, а вам уже все известно?! Да как вам не стыдно…
— Никто мне ничего не рассказывал об этом деле. Когда полицейский инспектор входит в мою гостиную, а его ботинки и штанины заляпаны такой характерной горчично-желтой грязью, мне не остается ничего иного, как предположить, что он совсем недавно побывал неподалеку от перекопанной Хоббс-лейн в Шордитче, а это единственное место в Лондоне, где встречается глина такого оттенка.
Инспектор Лестрейд был явно смущен.
— Ну, теперь, когда вы все объяснили, — пробормотал он, — все и вправду кажется очевидным.
Мой друг отодвинул тарелку.
— Разумеется, — несколько раздраженно сказал он.
Мы отправились в Ист-Энд на кэбе. Инспектор Лестрейд вернулся за своим экипажем на Мэрилебон- роуд и оставил нас одних.
— Так вы действительно частный детектив-консультант? — спросил я.
— Единственный в Лондоне и, вероятно, в мире, — ответил мой друг. — Я не веду дел. Вместо этого я даю консультации. Люди приходят ко мне со своими неразрешимыми проблемами, описывают их, и иногда мне удается их разрешить.
— Так те люди, которые приходили к вам…
— Преимущественно полицейские или частные сыщики.
Утро выдалось ясным, но мы тряслись теперь по окраине трущоб в Сент-Джайлсе, этого притона воров и головорезов, который уродует Лондон, как раковая опухоль — лицо миловидной торговки цветами. Свет, пробивавшийся в окна кэба, был мутным и слабым.
— Вы уверены, что хотите, чтобы я вас сопровождал?
В ответ мой друг не мигая уставился на меня.
— У меня такое чувство, — медленно произнес он, — что нам предначертано быть вместе. Что мы уже сражались плечом к плечу, в прошлом или будущем — не знаю. Я человек рациональный, но знаю цену хорошему спутнику и с того момента, как увидел вас, понял, что могу доверять вам как самому себе. Да. Я уверен, что вы должны меня сопровождать.
Я покраснел и пробормотал что-то невразумительное. Впервые со времени возвращения из Афганистана я почувствовал, что чего-то стою.
2. Комната
Это был дом с дешевыми квартирами, сдаваемыми внаем. Перед парадным входом стоял полицейский. Лестрейд окликнул его по имени и приказал пропустить нас внутрь. Я был готов войти, но мой друг задержался на пороге и вынул из кармана увеличительное стекло. Он тщательно изучил грязь, оставшуюся на железной скребнице, потыкав в нее указательным пальцем. Закончив осмотр, он направился внутрь.
Мы поднялись по лестнице. Найти комнату, в которой произошло преступление, было несложно: вход охраняли два крепких констебля.
Лестрейд кивнул им, и они посторонились. Мы вошли внутрь.
Как я уже говорил, по профессии я не писатель и не решаюсь описать это место, понимая, что мои слова все равно не смогут передать того, что мы увидели. Впрочем, если уж я начал повествование, то, боюсь, придется мне его продолжить. Убийство было совершено в маленькой двухместной спальне. Тело, точнее, то, что от него осталось, все еще лежало там, на полу. Я видел его, но сначала как-то его не заметил. Сначала я увидел только то, что вытекло из разрезанного горла и груди жертвы: жидкость была не то желто-зеленой, не то салатовой. Она впиталась в поношенный ковер и забрызгала стены. На мгновение мне показалось, что передо мной работа адского художника, который решил набросать здесь этюд в изумрудных тонах.
Через мгновение, которое показалось мне веком, я посмотрел на тело, вскрытое и выпотрошенное, как кролик на разделочном столе у мясника, и попытался понять, что я вижу. Я снял шляпу, и мой друг сделал то же.
Он опустился на колени и осмотрел тело, изучая порезы и глубокие раны. Затем вынул увеличительное стекло и направился к стене, рассматривая потеки высыхающего ихора.
— Мы это уже делали, — заметил инспектор Лестрейд.
— В самом деле? — откликнулся мой друг. — Тогда что вы думаете об этом? Я полагаю, это слово.
Лестрейд подошел к тому месту, где стоял мой друг, и поднял глаза. Там, на выцветших желтых обоях, чуть выше головы Лестрейда, зеленой кровью было выведено слово.
— R-A-C-H-E…? — прочитал по буквам Лестрейд. — Видимо, он хотел написать имя Рэйчел, но ему помешали. Так что — мы должны найти женщину…
