— Все ж таки надо тебе с Климом Степановичем посоветоваться.
— Какой он советник. Он высоко сидит, стона нашего не слышит. Скажи ему, что баба поджечь меня норовила, смеяться станет… Ладно, дети в избе были. Не было бы детей, свечой бы загорелся. Ты ее берегись, Роман Гаврилович. Самая что ни на есть ведьма. Бывалоча, замкнутся на засов, тестюшка счеты вынет да начинает отстукивать: рюмки — сто, ковер — двести, куколки — триста. А она на счеты глядит, зенки выпучит, и горят они у нее синим огнем…
— Обожди, — остановил его Роман Гаврилович. — Какой ковер? Какие куколки?
— Шут их знает, какие… С «Услады» натаскала. У барина в экономках жила, знала, что тащить, что французское, что немецкое. Они с Потапычем-то, с тестюшкой, цельный сундук добра собрали и по ее велению в овраге закопали. Мечтала, откопаем, уедем куда-нибудь в Украину, заживем фон-баронами. А в итоге Потапыч рехнулся, а она осталась, как та старуха возле корыта… — Семен желчно рассмеялся. — Так ей, ведьме, и надо…
— А что случилось?
— Что случилось? Углядел кто-то захоронку и унес… Сколько раз я ему толковал: не бегай, ради Христа, в овраг, не наводи вора на добычу. Вот и добегался.
— Ты знал, где закопано?
— Как же. Сам и закапывал.
— Почему же не заявил куда следует?
— Что ты! Если-ф я бы словечко вякнул, она бы меня в момент истребила.
— Ты ведь вместе с Чугуевым батрачил. У него небось тоже захоронка?
— На что ему захоронка. У него вот где захоронка. — Семен постучал пальцем по лбу.
Роман Гаврилович все-таки уговорил Семена дождаться Догановского, а сам отправился за подводой. Часа в три погрузил свой роскошный комод и сразу из пакгауза направился в райотдел ГПУ. Ждать ему пришлось недолго. Примерно через полчаса вышла Катерина.
— Отпустили? — обрадовался он.
— Отпустили, — ответила она, словно загипнотизированная.
— А мы уж думали, посадили тебя за длинный язык. Боевая ты дамочка.
— Какой во мне бой. Курей кормили?
— И кормили, и поили. Ну чего там?
— Дверей много. В одну войдешь, а там другая. В другую взойдешь, а там еще одна. В ту войдешь — снова дверь… Как во сне.
— Зачем вызывали? Чего спрашивали?
— Спрашивали, кто да кто в Сядемке имеет огнестрельное оружие.
— Зачем это им?
— Затем, что надо.
— И ты сказала?
— Сказала.
— У кого да у кого?
— У Платонова наган.
— Это они и так знают. Еще у кого?
— Еще у кого, не знаю.
— Больше ничего не спрашивали?
— Больше ничего. Вынесли френч. Велели признать.
— Признала?
— Признала. Френч Игната… Игната Васильевича Шевырдяева. По пуговице признала.
— По пуговице? Говори подробней.
— Подробнее. У Игната оборвалась пуговица. Оборвалась и потерялась. Игнат взял досточку и вырезал другую пуговицу, точь-в-точь как та. Кругленькая, с каемочкой. Вырезал и покрасил. Я пришила ее к карману. Пуговка получилась — от других не отличить.
— А ты отличила?
— Следователь отличил. Надрезал ножиком, а она деревянная… Убили Игната Васильевича…
— Обожди. А другие пуговицы?
— Другие костяные… Застрелили Игната Васильевича… На спине дырки… Ваккурат возле… ваккурат…
Горе подкосило ее. Беспомощно, как ребенок, она ткнулась в плечо Романа Гавриловича и затряслась.
Он выпустил вожжи, полуобнял ее, растерянно повторял:
— Ничего, не плачь… Ничего… — И гладил ее головной платок.
Было темно. Лошадь шла шагом. Внезапно Катерина, опомнившись, стряхнула руку Романа Гавриловича.
— Что значит — ничего? Кому ничего?
И пересела подальше.
До дому ехали молча.
Митя бросился к розвальням с такой радостью, будто приехал не мамин комод, а сама мама.
После того как комод занял в горнице подобающее ему место, сели пить чай. И Катерина, не ожидая вопросов, поведала все, что стало известно следствию.
Обладателем френча был не агроном, как говорил Емельян, а бухгалтер полеводсоюза. Купила этот френч жена бухгалтера в городе П. в сентябре прошлого года. Бухгалтер не терпел сквозняков, и она на толкучке раздобыла ему френч, добротный и подходящих размеров. Продавал его с рук молодой человек в жокейской шапочке. Молодой человек запросил сто рублей. Она возмутилась. Молодой человек рассмеялся. «Я, мамаша, сроду торговлей не занимался и, сколько этот мундир стоит, убей, не знаю. Сколько дашь, столько и ладно». Она покачала головой, попрекнула продавца за дырки и предложила пятнадцать рублей. А когда покупка состоялась, молодой человек, бывший, как оказалось, под мухой, за те же пятнадцать рублей довел жену бухгалтера до дома и рассказал ей следующую историю. Месяца два назад он ехал в город П. жениться. В чемодане он вез свой свадебный костюм и подарок невесте. Настроение у него было распрекрасное. На верхней полке ехал носатый гражданин с самогоном. Они подружились и выпили. А когда выпили, носатый предложил жениху меняться: давал френч, а просил галифе, которые обтягивали кривоватые ноги жениха. Мысли жениха витали в возвышенных сферах. В то время, когда носатый добыл из мешка френч и пассажиры завистливо расхваливали англицкий товар, он шутливо отнекивался. И все-таки, когда бутылка опустела, мена состоялась. Правда, жених пытался всучить носатому вместо галифе новые свадебные брюки, но носатый требовал именно галифе, и жениху пришлось переодеваться. Вскоре после свадьбы молодая жена увидела супруга в английском френче с дырками на спине, поняла происхождение дырок и обвинила любимого в мародерстве. Они поссорились. Супруг прятал злосчастное одеяние в самые дальние углы, а оно, как нарочно, высовывалось на свет божий. В конце концов френч попал на толкучку и стал согревать стареющее тело бухгалтера полеводсоюза…
Катерина умолкла и взглянула на Романа Гавриловича, стараясь высмотреть на его лице хоть какой- нибудь остаток надежды.
— Вам поспать надо, — Роман Гаврилович опустил глаза. — Пейте чай и ступайте отдыхать. Завтра собрание…
Утром к Роману Гавриловичу наведался Догановский. И первым делом придрался к комоду.
— Собрание подготовили? Почему слепое объявление вывесили? За меблировкой гоняетесь? Обрастаете?
Председатель райисполкома подошел к зеркалу, брезгливо оглядел роскошный комод и поправил прядку, прикрывающую лысину. Он должен был приехать вчера, но заплутал, ночевал в сельсовете, был голоден и сердит.
— Собрание особенное, торжественное, — сокрушался он. — Можно сказать, второе рождение колхоза. А руководство обставляет свои будуары. Нашли время!
— Спасибо, Клим Степанович, — едко поблагодарил Роман Гаврилович. — Наконец-то заинтересовались моим житьем. Вот так и живем в ушанках. Сельсовет обещал дрова и обещает до сей
