Реально смешное фэнтези

посмотрел туда, откуда тронулся в путь: позади остались два широких отрезка болотистой земли, не говоря уже о сменяющих друг друга грядах холмов между ними.

Если так пойдет, то очень скоро, прикинул он, они с загадочным юношей, за которым он так упорно следует, достигнут берегов коварного Болота (тут внизу что-то громко чавкнуло, и фамильный конь под ним зашатался) Томасины.

Изо всех сил стараясь вывести бедное животное на твердую почву, он краем глаза заметил, что преследуемый им человек стоит примерно в десяти метрах и с серьезным видом наблюдает за происходящим. Этого короткого взгляда хватило, чтобы понять: перед ним не мальчик, как он думал раньше, а молодая женщина.

Как только им с конем удалось вновь обрести твердую почву под ногами, он посмотрел еще раз. Девушка была не похожа ни на одну из тех, кого ему приходилось видеть в своей жизни. При свете полуденного солнца казалось, будто ее короткие, торчащие во все стороны волосы отлиты из меди. Ее руки и ступни были маленькими и бледными; а тело выглядело таким невесомым, что и легкого дуновения было достаточно, чтобы подхватить ее и унести, как сухой лист. Она разглядывала его не таясь, всем своим видом демонстрируя полное спокойствие, и тут он понял, что ее глаза, ее желто-зеленые кошачьи глаза смогли бы вместить в себя целый Мир. Украшенное парой одиноких перьев древко фамильной стрелы выглядывало из-за ее плеча, но он едва обратил на это внимание.

Пошевеливайся, садись на коня, и поехали, — приказала она. — Дорога впереди длинная, и надо успеть, пока на землю не опустится ночь.

— Я проделал весь этот путь, чтобы попросить прощения… — начал он. Казалось, ему в глотку залили патоку. Он сделал еще одну попытку. — Прекрасная путница, — обратился он к незнакомке, — вы…

— Как-как ты меня назвал? Распутница?

— Прекрасная распут… Нет-нет! Я совсем не это хотел сказать. Какая же вы распутница?! Совершенно обычная…

Два красных пятнышка вспыхнули на лице женщины, по одному на каждой щеке.

— Так и быть, с тем, что ты назвал меня прекрасной путницей, я еще смогу смириться, — сделав кислую мину, процедила она, — но что касается «совершенно обычной» — и за более безобидные фразочки целые континенты отправлялись ко дну, что уж говорить о…

— Я совсем не… — опять начал было Эллоний, вываливаясь из седла. — Позвольте предложить вам моего коня, чтобы вы могли дать отдых вашим…

Я влюбился! — с удивлением подумал он, а сердце уже пело и ликовало. — Я, тот, кто и помыслить не мог, что такому чистому и волшебному чувству найдется место в моей душе у — если, конечно, не считать моего чувства к матери, но это совсем другое, — я, Эллоний, наследник племенных болот, Я ВЛЮБИЛСЯ!

— Я часто действую на мужчин подобным образом, — холодно заметила женщина, гневный румянец сошел с ее лица так же быстро, как и появился, — но в любом случае приятно узнать, что старые приемчики все еще работают. В два миллиарда лет жизнь только начинается. — Она бросила взгляд на свои ногти, по ее улыбке он понял, что она осталась довольна их видом. — А теперь садись обратно в седло, мой мальчик, и следуй за мной, как и прежде. До наступления ночи нам предстоит обогнуть Болото Томасины, а я не большая поклонница ночных путешествий. Полагаю, ты тоже? Давай! Пошевеливайся! Но для начала разгони облако из певчих птичек и пухлых розовых сердечек, которым окутана твоя голова.

Внезапно она повернулась и в мгновение ока оказалась за сотню-другую метров от него. Она стояла у края болота, всем своим видом выказывая нетерпение, пока он взбирался обратно в седло.

Любовь! — вновь предался он размышлениям, стоило только фамильному коню под ним начать нестройно перебирать копытами. — Разве это не чудо? Я будто заново родился — и стал в два раза сильнее, в два раза умнее, в два раза… короче говоря, в два раза больше, чем прежде.

На расстоянии он мог видеть, как подрагивают плечи его обожаемой, и на какое-то мгновение он испугался, что она может быть чем-то сильно расстроена. Он вздохнул с облегчением, лишь убедившись, что она продолжает спокойно и равномерно удаляться от него.

Поэзия! — думал он. — Да! Вот что пылкие молодые поклонники должны преподносить в дар предмету своего обожания. Точно! Ну конечно! Я сочиню эпическую балладу, до предела начиненную героическими песнями и строфами, сплетающими воедино две движущие силы моего существования — вегетарианство и страстное желание добиться любви моей прекрасной дамы! Ей понравится моя баллада, она покорит ее, без сомнения! Эта баллада лучшее, что я могу предложить ей помимо собственной смерти от неразделенной любви. «Ягодка моя красная» — да, прекрасно, просто прекрасно! «Моя любовь к тебе как яблоневый сад» — ух ты! Получайся! Внутри меня — неиссякаемый источник поэзии! Да, найти бы еще рифму к слову «кумкват»…

II. Леса Исчезающая

На землю спускались сумерки, когда молодая женщина вошла в лагерь. Эллоний, которому наконец- то удалось догнать ее, был уверен, что сумерки должны были спуститься уже довольно давно — примерно полторы недели назад, по его подсчетам, — но он не видел причин жаловаться. Благодаря необыкновенному повелению отца и бесподобному умению коротковолосой девушки быстро передвигаться, он был теперь законным правителем территории, во сто крат превосходящей по размеру ту, которую племя могло представить себе в своих самых смелых мечтах. С этих самых пор он, Эллоний, мог без зазрения совести хвастаться (чего отец его не мог себе позволить!), что он и вправду является непререкаемым Повелителем Небес и Всего Сущего на Земле! Более того, он уже на четыреста тридцать восемь строф приблизился к созданию поэтического шедевра, каковым он без ложной скромности считал свое творение.

Старый вождь бросил один злобный взгляд на стройную девушку, а другой на своего старшего сына, у которого при попытке слезть с коня нога запуталась в стремени. И умер.

Его подданные, охваченные благоговейным страхом, упали ниц.

— Наш вождь мертв. Да здравствует Эллоний! — пропел Микра-Маус за всех соплеменников.

— Все верно, — тихо произнесла незнакомка, стоящая немного поодаль и забытая всеми, кроме новоиспеченного Повелителя Небес и Всего Сущего на Земле, — воистину: да здравствует Эллоний!

Позже тем же вечером, когда с формальной частью, касающейся погребения тела вождя, было наскоро покончено и поминки по заведенной традиции были в самом разгаре, Эллоний, несколько окосевший после сладкого тонизирующего напитка из плодов шиповника, приготовленного его матушкой, разыскал женщину, которая в буквальном смысле привела его к трону. Она сидела скрестив ноги в окружении мерцающих теней вдалеке от бушующего костра и стола с угощением, напевая себе под нос совершенно немелодичную песенку. При свете сумерек казалось, будто ее глаза светятся.

— Прекрасная дама, примите мою искреннюю благодарность, — сказал Эллоний, вяло кланяясь.

— Считай, что она принята, — ответила она. — Подойди сюда. Присядь. — Она похлопала ладонью по неправдоподобно сухому участку земли рядом с собой. — Ты, вероятно, мучительно раздумываешь, как отплатить мне за ту невероятную услугу, которую я оказала тебе. Мучиться больше не нужно: я сняла тяжкую ношу раздумий с твоих плеч. Можешь взять меня замуж.

Эллоний уставился на нее, не в состоянии вымолвить ни слова. Он любил ее — страстно, всем сердцем — вот уже целый день длиною в жизнь, дольше, чем когда-либо вообще (если память ему не изменяла) испытывал сколько-нибудь сильные чувства. Конечно, если не брать в расчет чувства к матери. И, дайте подумать, ее выпечки со шпинатом. Но женитьба — о таком он даже не помышлял. Если верить всему, что он читал и слышал от трубадуров, которые время от времени неожиданно забредали в их края и так же неожиданно исчезали, каждый, вступивший на тропу истинной любви, должен был приготовиться к нелегким испытаниям: томительное ожидание, взгляды украдкой,