— Интересно… Парень один, наш деревенский.
— Где он?
— Где, где… На Урале, приедет и заберет меня.
— Кто он?
— Кто… Механик.
— Ты давно его знаешь?
— Сказала ведь, с одной деревни.
— Что же он до сих пор на тебе не женился?
— Не перебесился, вот и не женился.
— А теперь перебесился?
— Теперь ему уже тридцать. У него, знаешь, какие барыньки были…
— Ты его любишь?
— Ну, люблю…
— А почему со мной встречаешься?
— Почему да почему… Мне тоже жить хочется. Допрашивает, как в милиции, ну тебя!
— Когда же он приезжает?
— Завтра.
— И мы с тобой больше не увидимся?
— На свадьбу позвать?… Он здоровый, стукнет, и нет тебя.
— Это еще посмотрим.
— Ох, ох…
— Но ведь ты беременна.
— Кто сказал?
— Ты сказала.
— Ничего я тебе не говорила. Сам придумал.
В дверь тихонько постучали. Катя открыла Марусе, снова легла.
— Проводила, — Маруся зажгла свет, — чай пить будете?
Саша потянулся за брюками.
— Чего вы? — сказала Маруся. — Не беспокойтесь.
— Он стеснительный, — усмехнулась Катя, — стесняется гулять со мной, жениться хочет.
— Жениться недолго, — сказала Маруся, — и развестись недолго.
Саша налил в стакан остатки водки, закусил пирогом. В общем-то, он должен быть благодарен Кате за то, что все так благополучно кончилось. Механик этот, наверно, и вправду есть, но не в нем, в сущности, дело. Дело в том, что она опять дразнит его, а он раскис, дурачок. Саша поднялся.
— Ты куда? — спросила Катя.
— Домой.
— Что вы, честное слово, — забеспокоилась Маруся, — спите, утром поедете, а я у соседей переночую, никому не мешаете.
— Надо идти.
Катя смотрела хмуро.
— Дорогу найдешь?
— Не заблужусь.
Она притянула его к себе.
— Останься.
— Пойду. Счастливо тебе.
Хорошая все-таки девчонка! Жаль, конечно. И, если она не позвонит, они никогда больше не увидятся: адреса он не знает, не дает она адреса — «Тетка заругает», даже не говорит, на какой фабрике работает. — «Будешь возле проходной отсвечивать».
Раньше она изредка звонила ему из автомата, они шли в кино или в парк, потом уходили в глубину Нескучного сада. Белели под луной парусиновые шезлонги, Катя отворачивалась. «Чего придумал… Вот пристал тоже…» А потом приникала к нему, губы сухие, обветренные, перебирала шершавыми руками его волосы.
— Я тебя первый раз за цыгана приняла. Возле нашей деревни цыгане стояли, такие же черные. Только кожа у тебя гладкая.
