– Как ты, царевич, изволил сказать?! – изумленный Шадиман даже привстал. – Зураба… зятя Теймураза?!
– Совесть не обременяет этого шакала. Он изменил Моурави, мужу единственной сестры, кому обязан жизнью, владениями, знанием военного дела и даже женитьбой на царевне Дареджан. Он, вопреки интересам царя Теймураза, пропустил меня в Арагвское ущелье… и за посулы сделать его царем горцев перейдет на сторону царя Симона…
– Так почему, царевич, советуешь мне привлечь неслыханного разбойника, который, к слову сказать, изменил и мне?
– Почему? Знай, мой везир, Зураб изменит всем, но только не княжескому сословию.
Шадиман вздрогнул, эти же мысли он когда-то высказал сам. Да, Хосро прав, Зураб должен быть привлечен; но пойдет ли он на приманку? Пойдет! Ведь шакал не может не понять, что Хосро-мирза воцарится в Кахети, – так предначертала судьба, обернувшись солнцем на спине «льва Ирана»… Все возможно, Кахети и Картли станут крепки военной и торговой дружбой, ибо… оба царства будут в железных когтях «льва Ирана».
– Царевич, я ошеломлен! Ты восхитил меня! Оживил! Но… шакал предал Саакадзе – понимаю, а Теймуразу ради каких выгод изменит?
– Нехорошо, князь, стал недогадлив… Изменит и Теймуразу, чтобы очистить себе дорогу к трону.
– Какому трону? К твоему?! – Шадиман осекся. Хосро улыбнулся и дружески опустил руку на плечо Шадимана.
– Ты уже мой трон охраняешь? Я давно это заметил и… запоминаю… Но раньше надо поймать лисицу, а потом дергать ее за хвост… Все же успокою тебя… Трон Зурабом Эристави давно намечен, но Теймураз никогда не допустит воцарения своего зятя, ибо горцы ему самому нужны…
– Значит, мой царевич, ты намерен превратить шакала в царя мтиульцев и пшавов?
– Аллах прибавит ему хевсуров и кистов…
– Но до меня дошло, что и Саакадзе не допускал шакала к горской короне.
– И теперь не допустит. Война между близкими родственниками неминуема… Надеюсь, мой Шадиман, ты достиг выхода из лабиринта?
– Достиг! Ваша Хосро, царю Кахети! Ваша! – Шадиман с восхищением смотрел на Хосро-мирзу и вдруг нахмурился: – Но вразуми меня, при чем тут моя дочь?
– Да будет тебе известно, князь Шадиман, самая сладость всегда на дне лежит… Если Зураб захочет, – а он непременно захочет, – с нашей помощью осуществить желание всей своей жизни, то ему придется расстаться с Дареджан.
– И?
– И исправить свою вину перед тобой, мой везир… Заметь… я сказал «свою», но не твою… Прекрасная княжна Магдана может быть обещана, но не отдана!
– Да, не отдана! Ибо я надеюсь иметь зятем не шакала, а орла!.. И я покоряюсь твоему повелению, царевич из царевичей!.. Княжна Магдана прибудет в Метехи! Пусть прекрасная, как сияние солнца, Гульшари, подобно глашатаю на майдане, созывает молодых князей на благородное состязание за соблазнительную невесту!..
Довольные друг другом царевич Хосро и князь Шадиман звучно рассмеялись. В ушах Шадимана звучало: «мой везир»… «Значит, перед шахом хвалить будет… И укрепленная княжеским войском Картли очутится в сильных руках Шадимана Бараташвили… А укрепленная шахским войском Кахети очутится в руках сильного волей и хитроумного Хосро-мирзы… Многолетняя борьба Саакадзе рассыплется в прах. Но… почему вдруг стало невесело? Если бы ты, мой Георгий, перешел на сторону Симона, я бы сумел снова сделать тебя Моурави… полководцем царских, княжеских и азнаурских войск… Хоть раз уступи, скажи – что еще тебе надо? Ни в чем не откажу… Скучно мне будет без тебя, – ибо нет в Картли мужа, с которым мог бы сравнить тебя…» Шадиман вздрогнул: не услышал ли его мысли прозорливые царевич? Нет, он тоже сидел, погруженный в какие-то думы. Веселый голос, донесшийся из-за ковровой занавески, заставил собеседников переглянуться. Никогда Иса-хан не приезжал без предупреждения или приглашения. Но еще большее удивление вызвало то, что веселый хан вошел с минбаши и двумя юзбаши, оставленными Хосро-мирзою у Жинвальского моста сторожить вход в Хевсурети.
– Да будут ваши уши открыты, ибо поистине удивительны проделки улыбчивого дива! – вскрикнул Иса после приветствия. – Страшась твоего гнева, о Хосро-мирза, минбаши прискакал ко мне, не забыв захватить свидетелей.
И снова, как и Иса-хану, минбаши подробно рассказал о неожиданном вторжении русских стрельцов с огненным боем и еще каких-то отчаянных всадников, немного похожих на черкесов, но не черкесов. Один из них нагло пришел в самый стан и огнем убил минбаши, хана Сатара. Так пожелал аллах, ибо Сатар слишком утруждал глаза, устремив их в небо, а земля не была в пределах его глаз… Только он, минбаши хан Рахим, сумел сократить непрошеных гостей наполовину, а остальную половину шайтан утащил к себе, ибо догнавший его, хана Рахима, вот этот юзбаши клянется, что наутро, сколько ни искали сарбазы, даже следов гяуров не нашли.
Выслушав внимательно, Хосро неожиданно спросил, что ел минбаши хан Рахим накануне битвы с гяурами. Если пилав с фисташками – тогда ничего, но если пилав с бараниной – то не удивительно, что глаза минбаши заплыли жиром и он увидел не то, что было.
Оказалось, что минбаши ел пилав с курицей.
– Наверно, помнишь, что не с петухом?
– О любимый аллахом Хосро-мирза, разве можно спутать нежную гурию с сухим евнухом?
– Можно, раз наваждение шайтана ты спутал с действительностью.
Минбаши со всей прытью стал клясться, приводя в свидетели юзбаши. И осмелился ли бы шайтан при солнечном свете выплескивать свои шутки?
– Не запомнил ли ты, минбаши, на каком языке ругались драчуны?
– Видит аллах, я с малых лет слышал много изощренной брани, особенно от дервишей, но такой брани, какую сыпали русийцы, похожие на черкесов, да всосется им в язык голодная пиявка, не вмещали мои уши даже во сне… А ругались они и по-татарски, и по-турецки, и по-кабардински.
– Довольно! Довольно! – хохотал Хосро, а за ним Шадиман и Иса-хан. – Неизбежно тебе, Рахим, насытиться пилавом с финиками, они ветром выдувают наваждение шайтана!..
Минбаши уныло смотрел на веселящихся. Он пробовал доказать, что для наваждения слишком тяжелы не только пищали, но и бурки; он требовал от юзбаши клятвенных заверений, что они бились в рукопашном бою с русскими, а не с сынами шайтана. Но, обескураженные и поколебленные насмешками мирзы, юзбаши сбивчиво, противоречиво что-то лепетали, чем вызывали еще больший смех князя и Иса-хана. Вдруг Шадиман оборвал веселье:
– Скажи, минбаши, не привез ли ты доказательства участия русийцев? Может, пищаль или бердыш, а еще важнее – не захватил ли ты хоть одного живого русийца, или не догадался притащить хоть труп?
– Свидетель святой Хуссейн – догадался! Но сколько сарбазы ни карабкались по уступам, сколько ни рыскали в кустах, сколько ни ползали вдоль берега – не только ни одного шайтана не обнаружили, но ни одной пищали, ни одной стрелецкой шапки не увидели.
– А на небе не искали? – рассмеялся Иса-хан. – Может, архангел Габриель на крыльях поднял?
– И ты, минбаши, после этого смеешь уверять, что все вами виденное не наваждение шайтана?! – вскипел Хосро.
– Теперь для меня все разъяснилось, – усмехнулся Шадиман. – Голову ломал, почему веселый азнаур Дато, бросив посольство преподобного хитреца Феодосия, прискакал со своим другом Гиви в Тбилиси. Сейчас не сомневаюсь: в одну из темных ночей, когда на царя Теймураза снизошло вдохновение и он дальше пера ничего не видел, отважный Дато вкатил во двор Саакадзе караван, нагруженный русийскими пищалями и одеждой стрельцов.
Иса-хан недоумевал:
– А не черкесов?
– Да озарит меня свет луны! Узнаю моего друга Непобедимого. Где не хватает мечей, там побеждают умом!.. Неучтиво не ответить другу достойным пилавом с порохом!
Внезапно Хосро вскочил с тахты:
