двусмысленное положение попала моя Магдана! А я? Так вот, решил избавить себя от ядовитых взглядов придворных…
– Что же ты сделал, Шадиман?
– Отправил вчера Магдану в Марабду в сопровождении верных мне мсахури.
– В Марабду Магдана не поехала. Стражники клянутся, что не открывали ворот ни для кого…
– А на что мне ворота? Разве ты забыла про подземную дорогу?
– Но почему от меня скрыл? Разве я и Андукапар тебе не самые верные друзья? – Гульшари в замешательстве смотрела на Шадимана.
– Боялся, начнешь отговаривать, ведь у тебя на мою дочь свои планы были, – и, будто не заметив смущения Гульшари, продолжал: – Пусть Зураб раньше разведется с Дареджан, потом… потом получит Магдану. Должен помнить, она дочь князя Шадимана Бараташвили… Тебя попрошу об этом любезно поведать Зурабу.
– А для придворных?
– Скажи, внезапно захотела Магдана посетить Марабду, там ведь могила матери…
Поговорив о минувшем удачном пире и приеме князей, Шадиман вежливо склонился, поцеловал ленту на платье Гульшари и спокойно направился в свои покои.
О многом следует подумать. Шадиман растянулся на тахте, подложив под голову мутаку. «Князья охотно остались на пятидневное совещание, охотно говорят о предоставлении дружин для царского войска, охотно обещают монеты на драку с „барсами“… Кажется, о Теймуразе никто не подозревает. А может, не верят слухам? Хосро решил так повернуть совещание, чтобы совсем разубедить князей в возможности прихода Теймураза. Наступил час спаять князей. Зураб Эристави Арагвский поможет… уже помог! Царевич Хосро прав: Зураб изменит всем, но только не княжескому сословию».
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Сквозь едва заметные трещины, словно из подземного мира, просачивался тягучий серый сумрак, заполняя бесконечный, то сужающийся, то вновь расширяющийся каменный коридор.
В похолодевшей руке Магданы догорала восьмая свеча, отбрасывая тусклые, расплывчатые блики, которые испуганно трепетали на влажных плитах свода, нависшего над Магданой.
Путь впереди мог преградить внезапный обвал, за каждым изгибом подстерегал Магдану слепой рок, но она ликовала так, словно шла по благоухающей долине, где певчие птицы возносили к голубому простору гимн пленительной свободы.
Едва мерцал огарок, роняя расплавленный воск на крупные камни перстней. «Странно, – думала Магдана, – почему игуменья Нино подарила ровно восемь свечей? Быть может, не хватит и тысячи светильников, чтобы пройти от молельни царицы, в которой обитает теперь ведьма со скалистых вершин Арша, до каменной стены, за которой зеленеет лес, манящий пленниц».
Но что это?! Магдана остановилась, напряженно вглядываясь. Что это пламенеет вдали?! Утренняя заря, заливающая безбрежный простор оранжевыми озерами?! Яростный огонь, столбом вырывающийся из-под земли?! Нет, это робкая полоска света, связывающая вечную мглу с вечным светилом. Быстрей, Магдана! Еще одно усилие! Выскобли узким ножом известь в стене, – ты услышишь гулкое падение камня, и перед тобой возникнет пещера, как грань перехода из небытия в жизнь. Такое счастье здесь когда-то уже испытывала казашка Зугза, спасая царицу Тэкле… Спасая от… от твоего отца, князя Шадимана, от злобного Андукапара. Но Магдана медлила – куда, куда ей торопиться?
Ничто не нарушало лесной тишины, ни беспорядочный лай своры гончих, ни топот коней, ни угрожающие раскаты рожков. Погоня не угрожала беглянке или возможно, пронеслась стороной. Но кто мог выдать ее дорогу? Гульшари не знала тайны молельни, охраняемой влахернской божьей матерью. Шадиман знал. Там, в узкой потайной комнате, он вместе с царицей Мариам плел паучью сеть, замышляя накинуть ее на Георгия Десятого, а потом на бедную Тэкле. Но исчезновение дочери тронуло его не сильнее, чем оброненная пешка, а о тайнике он и не вспомнил. Только княжеская спесь заставила его, скрыто от всех, искать беглянку.
Сейчас солнце величественно клонится к горным вершинам, и над чащей, как вечерние духи, кружатся серые тени. Скоро на тропах, не сомневалась Магдана, появятся разбойники в багровых чохах и башлыках, жаждущие добычи, затем ощерившиеся волки с зелеными искрами в зрачках. Лес полон опасностей, но страшнее их во сто крат марабдинцы, посланные втихомолку Шадиманом на розыски любимой дочери. Нет, пусть будет благословенна эта пещера! Она надежнее любого замка, она благородный приют оскорбленных. Магдана не оставит ее до самого раннего рассвета, когда в своих берлогах еще спят звери, в гнездах – хищные птицы, на мягком ложе или на выцветшей циновке – человек.
Потекли долгие часы ночного бодрствования. Прислушиваясь к незнакомым шорохам и к омерзительным пискам, Магдана оказывалась в плену то кошмаров, то сонма ярких видений.
Прохлада подкралась к ней из-за сдвинувшихся деревьев, а над ними, словно подвески, замерцали звезды в подернутых прозрачной дымкой глубинах.
Наверно, Моурави захочет знать подробно о потайном ходе. Может, он воспользуется «дорогой мрака», неожиданно ворвется с «барсами» в Метехи и огнем и мечом очистит царский замок от тиранов в змеином обличий, от паукообразных злодеев и от шута, глумящегося над короной?.. Несбыточная мечта! Разве она, Магдана, уже не подумала об этом там, наверху?
Когда это было? Вечность назад? Очутившись в узкой потайной комнате, она спокойно – даже слишком спокойно – зажгла первую свечу и в зыбком свете обвела взором «совиное гнездо». Видно, много лет сюда никто не заглядывал. Некогда нарядная тахта потускнела; словно мертвецы, лежали тронутые тлением бархатные мутаки, а розовые атласные подушки покрылись ржавым налетом. Пустая лампада, затянутая паутиной, и прислоненное к косяку копье напоминали об уснувшем царстве. Запах гнили вызывал отвращение, а сплошные железные стены, лишенные дверей, ниш, окон, невольно вселяли уныние. Игуменья Нино ни словом не обмолвилась об этом железном панцире, покрывавшем стены. Кто продолжал господствовать здесь? Кто? Ей ли, Магдане, не знать – кто! Отец ее после бегства Тэкле, видно с какой-то недоброй целью, изменил зловещую «комнату встреч». Только тиран, грозивший народу вечным рабством, мог создать этот железный гроб!.. Потом Магдане долго пришлось под тахтой искать незаметную пластинку, о которой Зугза поведала игуменье Нино. Стоило коснуться этой пластинки, как каменная плита раздвигалась на две стороны, приоткрывая вход вниз. Но достаточно было спуститься на первые ступеньки, как плита бесшумно сдвигалась, образуя потолок, непроницаемый ни для голоса, ни для света. Тщетны были усилия вновь раздвинуть плиту, найти тайную пружину! Оставалось одно – погрузиться в бездну мрака… Князь Шадиман искусно обезвредил потайной ход, ибо никогда не доверял тому, что становилось известно другому.
Еще больше убедилась в этом Магдана, когда с первой угасшей звездой, предусмотрительно втиснув камень обратно в стену, вышла из пещеры. Густые колючие заросли и переплетенные игольчатые растения преграждали путь. И куда бы ни стремилась подняться она, острые шипы впивались в руки, а колючие заросли то в исступлении вздымались ввысь, то разъяренно накидывались на лощину, то тесно обступали Магдану, как толпа безумцев в зеленых лохмотьях. Она вытащила нож, готовая сражаться с новыми врагами, но тут же упрекнула себя в отсутствии дальновидности, свойственной всем Барата: ведь погоня может наткнуться на свежую вырубку и ринется по следу.
Кровь отхлынула от щек Магданы: ей почудился оголтелый лай, марабдинцы, проносящиеся на взмыленных конях через кустарник, и тень Шадимана – проклятый чубукчи, с кинжалом выскочивший из зарослей… Магдана, заслоняясь, вскинула руки и невольно улыбнулась: перед ней стоял уродливый граб, разбросав в стороны ветви, точно желая злорадно обхватить ее.
Был ли выход из этой сатанинской западни? Тот, кто ищет, не может не найти! Спасительная мысль осенила Магдану. Плотно, с головой, закутавшись в плащ, она, нарезав тонкие прутики, опоясалась ими, платком обвязала руки, покрытые царапинами, и, вытянувшись, пололзла, в непроходимых местах подсекая колючки, острые, как кошачьи когти.
Беспросветные заросли постепенно перешли в суровый, безмолвный дремучий лес. Не стволы, а исполинские колонны тянулись в небо, густо сплетаясь наверху ветвями, оберегая от солнечных стрел незыблемый полумрак. Из-под влажного мха выглядывали то нежные цветки чаровницы, то изящные папоротники и с любопытством провожали Магдану. Изредка раздавался крик встревоженной птицы или жужжание яркокрылого насекомого. В самой трущобе промелькнула росомаха, блеснув буро-черной
