танцевать с девчонкой, которая оклеветала Майку? Никогда в жизни!
Достаточно того, что я простил ей очкастого! Если разобраться, она и с ним не должна была танцевать. Одно дело – когда человек танцует, другое – когда ухаживает. А очкастый пытается ухаживать. И все это видят. И, танцуя с ним, Майка потакает его ухаживаниям.
Но очкастого я ей простил, а Лагутина не прощу ни за что! Мало того, что он меня предал, – ведь он танцует с ней только для того, чтобы досадить бедной Зине. Разве Майка этого не видит?
Ни на грош чувства собственного достоинства!
Она танцевала с Лагутиным и, увидев меня, даже улыбнулась.
Я отвернулся и сделал вид, что не вижу ни ее улыбки, ни ее самое.
19
Эту ночь я плохо спал. Не потому, что думал о Майке. Если я и думал о Майке, то только одно: что больше никогда не буду о ней думать.
Я думал о Лагутине, об
Думая об этой версии, я в конце концов заснул. Очень крепко. Утром отец еле меня разбудил. Я чуть не опоздал на работу. Прибежал туда к самому звонку. В воротах я столкнулся с Вадимом: он всегда прибегает к самому звонку.
Я показался в гараже, получил работу. Потом вышел во двор к дожидавшемуся меня Вадиму. Мы пошли к директору, чтобы рассказать ему об амортизаторах.
Мы приоткрыли дверь кабинета и увидели, что там полно дыма и людей. Уже заседают. Видно, вчера вечером в тресте здорово гоняли нашего директора, если он с самого утра начал гонять своих подчиненных.
Тогда мы решили пойти посмотреть, на месте ли амортизаторы. Надо проверить.
Мы пересекли пустырь, подошли к крайней машине с надписью «В ремонт» и взобрались в кузов.
И, как только мы взобрались туда, мы увидели, что амортизаторов нет. Валялся кусок толя, и больше ничего не было.
Амортизаторы унесли. Мы молча смотрели друг на друга. Потом Вадим неуверенно сказал:
– Может быть, их нашел сторож.
Так, конечно, могло случиться. И это было бы очень хорошо. Просто замечательно! Амортизаторы нашлись, мы здесь ни при чем, прекрасно!
Но могло случиться и не так. Амортизаторы могли увезти те, для кого они здесь положены. Приехали на машине, положили в нее амортизаторы и уехали. Сторож спокойно спит всю ночь. Да и услыхав шум подъезжающей машины, не обратил бы внимания. Подумал бы, что вернулась с линии какая-нибудь опоздавшая машина.
Пустырь представлял собой квадрат, расположенный сразу за ремонтными цехами. Справа он был огорожен забором лесного склада. Сзади темнел заброшенный песчаный карьер. Слева, за канавой, тянулась старая дорога. По ней раньше ездили к карьеру за песком. Сейчас этой дорогой не пользовались. Но если амортизаторы вывезли, то только по ней.
Мы слезли с машины и подошли к дороге. Первое, что мы увидели, был кусок толя. Он валялся в канаве. Все сразу стало ясно: амортизаторы пронесли именно здесь. Несли в толе, чтобы не гремели. А когда положили в «Победу», толь бросили в канаву.
Мы перебрались через канаву на дорогу. Она вела к песчаному карьеру и была покрыта где тонким, где толстым слоем песка. Вчера прошел дождь, и мы увидели на песке отчетливые следы машины.
Мы нагнулись и стали их рассматривать.
Следы на дороге остаются от колес. Точнее, от покрышек. Еще точнее, от протектора. Протектором называется верхняя часть покрышки, сделанная в виде рисунка. Углубления этого рисунка позволяют колесу лучше сцепляться с дорогой.
И вот мы увидели очень глубокие, очень резкие, широкие и косые следы, расположенные елкой.
Это были следы не от «Победы», а от какой-то другой, незнакомой нам машины. От «Победы» не остается таких глубоких следов.
– Похоже на трактор, – неуверенно проговорил Вадим.
– Сказал тоже! От трактора не следы, а борозда.
Мы пошли к карьеру, рассматривая следы. Я очень расстроился – рухнула моя версия. Ведь эти парни были на «Победе», а здесь была какая-то другая машина. Неужели не Лагутин, а кто-то другой положил сюда амортизаторы?
У карьера мы увидели множество следов. Здесь машина разворачивалась. Ее подавали то вперед, то назад. Песок здесь был глубже, и следы проступили отчетливее. Я внимательно пригляделся к ним и рядом с глубокими следами незнакомой машины увидел мелкие, фигурные следы «Победы»...
У меня даже сердце заколотилось от волнения. Значит, «Победа» здесь все-таки была...
Я присел на корточки. Следы шли рядом друг с другом, совсем вплотную. Обе машины здесь разворачивались. Вперед – назад, вперед – назад...
Но почему следы от «Победы» были только здесь? Почему их нет на дороге?
Может быть, мы невнимательно смотрели?
Мы пошли обратно, тщательно осматривая следы. Но как мы ни вглядывались, следов от «Победы» на дороге не было. На дороге был только один след. Резкий, глубокий, косой, незнакомый след.
– Все ясно, – сказал Вадим, – след у «Победы» мелкий, его задуло ветром.
– А почему его не задуло у карьера? – возразил я.
Получалась странная и не совсем понятная картина! Получалось так, что сначала пошла «Победа», а потом за ней,
– Все ясно, – сказал Вадим, – вторая машина нарочно шла за первой, чтобы уничтожить ее следы. Увезли амортизаторы на «Победе». Значит, надо замести следы.
Это объяснение показалось мне логичным. Но после некоторого размышления я увидел, что никакой логики в нем нет. Что за дурацкий способ заметать следы! Разве попадешь ночью след в след? Да и глупо это! Удивительно, что предположение Вадима показалось мне в первую минуту разумным.
Мы прошли в сторону шоссе. Песка становилось меньше, следы проступали тусклее. Все же было отчетливо видно, что это следы от второй машины. И только там, где дорога выходила на шоссе, на том месте, где машины поворачивали, мы опять увидели следы «Победы». Ясно виднелся закругленный песчаный след незнакомой машины и рядом с ним, тоже песчаный, очень мелкий след от покрышек «Победы»... Дальше на асфальте вообще уже ничего нельзя было разобрать...
Так ничего толком не выяснив, мы вернулись на автобазу. Моя версия, хотя и висела на волоске, все же полностью не была опровергнута: какая-то «Победа» там была. Значит, можно предполагать, что амортизаторы увезли эти парни, а вынес их на пустырь Лагутин.
– Где пропадал? – спросил меня Шмаков, когда я вернулся в гараж.
Я неопределенно помахал рукой:
– Тут...
– Бригадир ругался, – сказал Шмаков.
Раньше бригадир не ругал меня за отлучки. А теперь ругает. Понятно! Отношение ко мне изменилось. И все из-за Лагутина. Из-за того, что он оклеветал меня. Ничего, справедливость восторжествует!
Мы со Шмаковым принялись за работу, потом я его спросил:
– А что ты ответил бригадиру?
– Сказал, что тебя вызвал завуч, – ответил Шмаков.
