Жаворонок

расстраивайся ты, мой толстячок Робер. Я на тебя за это не сержусь, напротив. А раз мы с тобой по этому пункту договорились, вообрази, что ты уже дал мне мужской костюм и мы болтаем с тобой, как два славных парня, спокойно и здраво.

Бодрикур (все еще недоверчиво). Ну и что?..

Жанна (усаживается на край стола, допивает вино из его кубка) . Так вот, мой толстяк Робер, решение от тебя самого зависит. Что касается твоего блестящего хода, благодаря которому тебя заметят в высших сферах, здесь откладывать нельзя. Учти, где они — в Бурже. И не знают, какому святому молиться... Англичанин повсюду. Бретань и Анжу ждут, высматривают, где им заплатят подороже. Однако герцог Бургундский, который разыгрывает из себя доблестного рыцаря со своим новеньким орденом Золотого руна, ставит им палки в колеса и потихоньку вымарывает все стеснительные пункты из договоров. Думали, что можно будет рассчитывать хотя бы на его нейтралитет... Слишком дорого нам обошелся его нейтралитет. По последним сведениям, он похваляется, что женит своего сына на английской принцессе. Понимаешь, чем это пахнет? А что такое французская армия, тебе самому известно. Парни-то они славные, могут надавать тумаков и подраться, а вот духом пали. Вбили себе в голову, что уже ничего поделать нельзя, что англичанин всегда будет сильнее. Дюнуа — бастард, командир он хороший, умный, а это в армии большая редкость, но его не слушают, и самому ему все это начинает приедаться. Вечно пирует со своими распутниками у себя в лагере — но и здесь я тоже порядок наведу, дождется он у меня, — к тому же он, как и все бастарды, считает себя чересчур высокородным сеньором... В сущности, на дела Франции ему начхать; пускай, мол, этот хлюпик Карл сам как хочет выпутывается, в конце концов, это его вотчина... Лаир, Ксэнтрай просто быки бешеные какие-то, им бы только лезть на рожон, только бы разить мечом направо и налево, чтобы об их богатырских ударах писали в летописях, — они, так сказать, поборники личного подвига, а пользоваться пушками не умеют и дают себя перебить ни за что, ни про что, как было, скажем, при Азенкуре. Эх, все они горазды быть убитыми, это пожалуйста, с дорогой душой! Идти под нож — от этого толку чуть. Ты пойми, миленький Робер, война — это не партия игры в мяч, не турнир, тут мало играть в полную силу, соблюдая правила чести... Надо выиграть. Надо хитрить. (Касается пальцем его лба.) Надо, чтобы тут варило. Впрочем, ты у нас умница, лучше меня понимаешь.

Бодрикур. Я тоже всегда так говорил. В наши дни думают мало. Возьми хотя бы моих офицеров: грубияны, только бы им подраться, и все тут. А вот тех, кто думает, никто и не собирается употребить с пользой для дела.

Жанна. Никто. Вот потому-то об этом нет-нет да и следует им самим поразмыслить, вместо того чтобы о пустяках думать. А ведь именно тебя, который думает, в один прекрасный день осеняет идея. Гениальная идея, которая может все спасти.

Бодрикур (тревожно). У меня идея?

Жанна. Только не гони ее прочь. Вот-вот тебя осенит. Ведь твоя голова варит быстро, и сразу все мысли в порядок приходят, и как раз сейчас ты все рассчитал и взвесил. По виду никак не скажешь — это-то в тебе милее всего, — а взвешиваешь. Вот-вот все увидишь ясно. Страшно сказать, но во всей Франции есть сейчас только один человек, который все ясно видит, и это ты!

Бодрикур. Ты так полагаешь?..

Жанна. Я же тебе говорю.

Бодрикур. А что я вижу?

Жанна. Видишь, что пора вдохнуть душу в этих людей, дать им веру, что-нибудь совсем простое. А как раз в твоей вотчине оказалась девушка, которой, по ее словам, является Михаил- архангел, а также святая Маргарита и святая Екатерина. Не перебивай. Знаю, что ты скажешь: я, мол, не верю. Но ты пока что закрываешь на это глаза. Вот этим-то ты и велик. Ты про себя думаешь: пусть она пастушка, козявка, ну и ладно! Но допустим, что бог действительно с ней, тогда ничто ее не остановит. С ней ли бог или нет — это как бы орел или решка. Доказать нельзя, но и обратного не докажешь. А ведь сумела- таки она против моей воли пробраться ко мне, и вот уже полчаса, как я ее слушаю. Этого ты отрицать не можешь, это же факт. Ты просто признаешь его. И вот тут-то тебя вдруг осеняет идея, которая в тебе зрела, твоя идея. Ты говоришь себе: раз она сумела убедить меня, почему бы ей не убедить и дофина, и Дюнуа, и архиепископа? В конце концов, они такие же люди, как и я, даже, между нами, глупее, чем я. Почему бы ей не убедить наших солдат, что, по здравому размышлению, англичане созданы точно так же, как и мы, то есть из двух половинок — одна отважно рвется в бой, а другая мечтает, как бы спасти свою шкуру, — и если мы хорошенько и в подходящий момент по ним ударим, мы их вышибем из Орлеана! Что, в сущности, требуется нашим молодцам, говоришь ты в этот самый момент, — ведь голова у тебя светлая, не то что у всех прочих, — им требуется знамя, кто-то, чтобы их подстегнуть, доказать им, что с ними бог. И вот тут-то ты сразу становишься велик...

Бодрикур (жалобно). Ты так думаешь?

Жанна. Конечно, велик. Это я тебе говорю, Робер, а потом скажут и другие. Сам увидишь, в скором времени все будут считать тебя великим, да еще трезвым политиком, как всех прославленных политических мужей. Ты себе говоришь: лично я, Бодрикур, не так уж уверен, что она послана богом. Но я притворюсь, что верю, пошлю-ка ее им, послана ли она богом или не послана, и если они в это поверят, выйдет одно на одно. Как раз завтра поутру мой гонец должен отбыть в Бурж...

Бодрикур (как громом пораженный). А кто тебе сказал? Это же тайна.

Жанна. Я навела справки... (Продолжая.) Выберу-ка я полдюжины молодчиков покрепче для эскорта, дам-ка я ей лошадь и отправлю малютку вместе с гонцом. А в Шиноне, насколько я ее знаю, она как-нибудь уж выкрутится. (Восхищенно глядит на Бодрикура.) Ну, знаешь, и силен же ты, Робер!

Бодрикур. Чем?

Жанна. Раз ты все это продумал, значит, ты здорово умный.

Бодрикур (утирает лоб, в изнеможении). Да.

Жанна (вежливо). Только дай мне лошадь посмирнее, ведь я еще не умею ездить верхом.

Бодрикур (гогочет). Ты же, дочка, себе шею свернешь!..

Жанна. Как бы не так! Михаил-архангел не даст мне упасть, поддержит. Послушай, Робер, хочешь пари? Я спорю на костюм — мужской костюм, который ты мне еще не обещал, — а ты, если выиграешь, щелкнешь меня по носу. Вели-ка вывести во двор двух лошадей. Поскачем галопом, и если я упаду, можешь мне не верить. Справедливо, а? (Протягивая ему руку.) А ну, по рукам! Кто от своего слова откажется, свиньей будет.

Бодрикур (подымаясь с места). По рукам! Я не прочь немного подвигаться. Ты не поверишь, до чего же устаешь думавши. (Зовет.) Будусс!

Входит стражник.

Стражник (указывая на Жанну). В тюрьму ее тащить?

Бодрикур. Да нет, дурень! Вели-ка дать ей штаны и приведи нам двух лошадей. Мы немного разомнемся.

Стражник. А совет? Уже четыре часа.

Бодрикур (величественно). Завтра! Я и так уже достаточно много думал сегодня. (Удаляется.)

Жанна, проходя мимо оцепеневшего стражника, показывает ему язык, затем оба они теряются среди других персонажей в полумраке сцены.

Варвик (который с удовольствием следил за этой сценой, Кошону) . В этой девушке определенно было что-то! Особенно мне понравилось, как ловко она вертела этим дураком, внушая ему, что он сам до всего додумался.

Кошон. На мой вкус сцена чуть грубовата. Будем надеяться, что с Карлом она найдет