Он не создан для жизни, которую я ему дала.
Голос, манера произносить некоторые слова, даже смысл того, что она говорила, так живо напоминали Марии Рудольфа, что страх уступил место душевному волнению.
Императрица взяла веер и направилась к двери. Собиралась ли она совсем уйти? Теперь Марии хотелось, чтобы она осталась, возможно, потому, что почувствовала: в этом враждебном мире императрица могла бы стать ее союзницей.
Между тем, поколебавшись, императрица изменила решение и вернулась к Марии.
– Я никогда не встречала вас, мадемуазель, я больше не выезжаю в свет. Мне, однако, известно, кто вы. Наши дороги не должны были пересечься, но раз уж случаю было угодно, чтобы мы встретились, хочу этим воспользоваться. Присядьте.
Она указала ей на кресло, сама же опустилась на диван. Несколько раз взмахнула веером, затем быстрым движением ноги поправила шлейф своего черного платья и внимательно посмотрела на Марию.
– Вы еще более прелестны, нежели мне говорили… И вы так молоды!.. Сколько вам лет? Вас об этом еще можно спрашивать.
– Мне семнадцать, мадам.
– Семнадцать! – задумчиво повторила императрица. – Неужели возможен такой возраст?
Она помолчала, потом добавила, словно забыв о Марии:
– В семнадцать лет я была замужем и уже несчастна. Однако я была молода, – она взглянула на Марию, – и красива, как вы.
Мария осмелилась произнести:
– Ваше Величество красивы и сейчас.
– Как может быть красива пожилая женщина…
Эти слова, произнесенные особым тоном, упали как бы последним камнем надгробия, под которым она навсегда похоронила молодость. Мария не осмеливалась поднять глаз. Она лишь слышала тихий шорох веера.
Императрица продолжала:
– Какое сияние излучает молодость, какое очарование! Мы пытаемся бороться со временем, прилагая массу усилий, чтобы сохранить фигуру. Но ребячьи пухлые щеки, живой блеск глаз, само колдовство юности – где найти его, когда оно исчезает!.. Истинна и прекрасна только молодость. Она не ошибается. Все, что она делает, прекрасно… Ей принадлежит мир. Лучше умереть молодым!
На какое-то время она углубилась в собственные мысли, потом уже другим тоном произнесла:
– Прошу у вас прощения, мадемуазель – я позволила себе помечтать вслух, как это случается с теми, кто долго живет в одиночестве… Лучше, чтобы мой сын не видел нас вместе. Я довольна, что познакомилась с вами. Теперь я знаю, что вы прекрасны и в вас нет зла… Я хотела бы, чтобы мой сын был счастлив. Ему отпущено для счастья слишком мало лет, ведь только оно наполняет смыслом жизнь. Но стать счастливым, будучи принцем, трудно. Часто мне хочется пожалеть его, но я не говорю ему об этом. Растроганность чувств не ведет ни к чему… Мы живем в печальном дворце… В нем вы напоминаете цветок. Не возвращайтесь сюда. Здесь тяжело дышится. Здесь даже цветы быстро вянут… Позвольте мне поцеловать вас, дитя мое. Вы близки моему сердцу.
Она поднялась, обняла Марию и поцеловала в лоб. Потом быстрой походкой, с высоко поднятой головой, пошла к дверям. Шелковое платье мягко шелестело при каждом ее шаге.
Уступая наплыву чувств, Мария упала на диван и, обхватив голову руками, тихо заплакала.
Мария не заметила, как открылась большая двустворчатая дверь и появился Рудольф.
Завершая разговор с депутацией, находившейся в смежной комнате, он сказал:
– Господа, я благодарю вас и говорю „До скорого свидания“.
Дверь закрылась. Рудольф увидел плачущую, как ребенок, Марию. Он подошел к ней и, лаская, спросил о причине слез.
Быстро утешившись, но еще вся в волнении, Мария рассказала ему о только что состоявшейся встрече с императрицей.
– Я была так напугана, что не могла и слова произнести. Но мои страхи оказались напрасными. Я сразу же поняла, что она по крайней мере не стремится нас разлучить. Есть в ней что-то такое, что нелегко объяснить, – великое и высокое, даже таинственное, как если бы она знала нечто, неведомое нам… Она употребляет простые слова, но смысл их так глубок… Не думай, что она старалась запугать меня. Напротив, она была добра со мной и даже нежна. Ты не поверишь – она меня поцеловала! Возможно, она почувствовала, что нас ждет большое несчастье, и поддалась чувству жалости. Она об этом не говорила, но это можно было прочесть в ее манере держаться, в том, как она смотрела на меня и молчала… Когда она вышла, я была так взволнована, что принялась плакать без причины. Ты видишь, какая я глупая… И все же, Рудольф, – добавила она, обвивая его шею руками, – я счастлива. Истинным несчастьем была бы только разлука с тобой, но кольцо, которое ты мне подарил сегодня, внушает надежду.
V
СЛУХИ
В хорошо информированных кругах двора и города стали распространяться слухи. „Это неправда, – говорили одни, – что принц находит удовольствие только в разврате. На сей раз он влюблен“. Более проницательные добавляли, что это случилось отнюдь не вчера, а гулянки у Захера преследовали только одну цель – скрыть истину от публики. Восхищались двойной игрой принца и элегантностью, с которой он провел любопытствующих.
Но кого же он полюбил? Здесь мнения расходились. Одни утверждали, что нашлась молодая красивая девушка, которая сумела завоевать сердце этого мужа, дотоле не отдававшего его ни одной женщине.
