глазами все так же удерживал ее взгляд. Танька не могла отвернуться, как ни хотелось — словно две ладони аккуратно зафиксировали ее лицо.
— Ну… ты сам говорил.
— Я про тебя говорил, дурочка.
— А теперь это уже похоже на дурную голливудскую мелодраму… — поежилась Танька. — Не шути так.
— Я не шучу. Просто завтра мы поедем делать важное для обоих дело. Что будет потом — писано вилами на воде. И я хочу, чтобы ты знала все, как есть. Чтобы решать.
— Что решать?
— Чего ты хочешь потом.
— Саша, — осторожно сказала Танька, чувствуя, что в ней борются два весьма противоречивых желания — прекратить сцену, как слишком сентиментальную и мелодраматичную, и продолжать ее до бесконечности. — А моего мнения ты спросить не хочешь?
— Я, кажется, предоставил тебе полную свободу выбора… Разве не так? — две невидимые ладони на щеках превратились в тиски, не дававшие ей спрятать, наконец, лицо в ладони.
— Нет, не так. Ты связал мне руки. Я теперь должна буду думать о тебе. Не так, как раньше. А учитывая этот интересный факт.
— Никто тебя не заставляет.
— Ну, разумеется. Я должна наплевать на судьбу человека, который с какой-то стати изволил влюбиться в меня!
— Это не должно определять твое решение.
— Перестань говорить, как компьютер!
— Я говорю, как мне удобно, — отрезал Саша.
— Саша. Я отношусь к тебе как к другу. Как к брату…
— «Я вас люблю любовью брата, и может быть, еще сильней!» — продекламировал Саша.
— Не издевайся. Я не могу быть твоей любимой девушкой.
В голове отчетливо пискнула мысль «Да неужели!», и Танька покраснела до ушей.
— Почему? — все с той же неумолимой компьютерной логикой задал вопрос Саша, и у Таньки не нашлось безупречного ответа.
— Я тебя не люблю…
— Я требую от тебя ответной любви? Налагаю какие-то обязательства?
Танька спасовала. Ей
Наконец-то она смогла отвести глаза в сторону. Взгляд метнулся по рядам книг на стенке. Здесь была большая библиотека. Много фантастики и фэнтези — почти все она уже читала. Среди темных и темно- пестрых обложек цветовым пятном мелькнула темно-голубая обложка старого, кажется, первого издания Толкина в России. Когда-то ей дали почитать четыре книги, упакованные в единую мягкую обложку наподобие коробки. В отличие от друзей, ее модное произведение совершенно не впечатлило. Но одна сцена…
«Нет», — сказала она себе. — «Я останусь собой, я не куплюсь на желание скрасить одиночество. Если я полюблю его — значит, так тому и быть. Если нет — нет».
— Саша. Если у нас все получится. Если мы окажемся живы и здоровы. В лаборатории или еще где-то. Тебе придется ждать — и я не обещаю, что ты дождешься. Понимаешь?
Голос рассудка шептал в ухо: «Идиотка, где еще ты найдешь такого парня?», — но Танька велела ему заткнуться. Никакого больше здравого смысла. Никакого больше предательства себя самой.
Никогда.
Саша кивнул.
— Каждый раз, когда я думаю, что ты — все-таки довольно обыкновенная девица, ты откуда-то берешь силы удивить меня. Видела бы ты сейчас свое лицо…
— А что у меня было с лицом? — встряхнула волосами Танька.
— В тебе как будто два человека. Один поверх другого. И тот, что глубже, мне нравится в сотню раз больше.
— Кто ты такой, чтобы я думала о том, что тебе нравится? — голос был чужой, тяжелый и неподатливый. Словно в ранней юности, когда, просыпаясь, она не могла сказать ни слова по-русски, а потом слова приходили, но были вот такими вот — холодными и пластилиновыми.
— Я сказал — будь такой? — удивился Саша. — Я просто высказал свое мнение.
Танька прикрыла глаза, чувствуя, что лицо будто переплавляется под натиском чего-то изнутри. Застывали сталью скулы, и губы сводило в жесткую прямую черту. Ей не хотелось этого изменения, но ничего поделать было нельзя. Каждое слово, каждая мысль вели ее к какому-то перерождению. А то, что должно было родиться, ее уже почти не пугало — слишком мало оставалось
— Спать, — коротко приказала она. — Нет, погоди. У тебя есть запасной пистолет?
— Да.
— Дай мне.
Саша не стал спорить — но это Таньку не удивило, это было само собой разумеющимся. Он полез в бар, оказавшийся на поверку сейфом, и достал тяжелую и опасную даже на ощупь игрушку из вороненой стали. Очертания ей уже были знакомы — «Дротик». Родной брат того, которым сколько-то дней назад Саша пытался напугать ее.
— Любимая модель? — спросила она, взвешивая на руке пистолет.
— Пожалуй. Полный автомат. Стреляет очередями по три выстрела, но дуло вверх не уходит. Двадцать четыре патрона в магазине. Хорошее оружие для обороны. То, что тебе и нужно.
— Спасибо.
— Будешь благодарить, если он тебе никогда не пригодится, — подмигнул Саша.
— Надеюсь. Все. Спать.
Танька сама разложила свое кресло, укрылась с головой пледом. Пистолет она положила под подушку — не потому, что опасалась чего-то, а просто потому, что хотела привыкнуть к нему. Сделать его своим. Нужно было успеть сделать это до того, как он ей понадобится. А что такое время наступит — она не сомневалась. Наступит. И очень скоро.
Почему-то это ее уже совершенно не пугало. Ее уже ничто не пугало, смысл слова «страх» был изучен, постигнут и отброшен за ненадобностью.
Ночь пролетела за одно мгновение: вот она положила ладонь под голову, устраиваясь в узком кресле — и вот уже в лицо вцепляется тусклый и от того особенно противный свет зимнего дня. А который же день пошел — впервые за все время задалась вопросом Танька, но не смогла подсчитать.
— Саша! — крикнула она куда-то в область кухни. — Какое сегодня число?
Саша, оказывается, стоял неподалеку от нее — у окна.
— Восемнадцатое ноября.
Танька прикинула — сегодня был тринадцатый день ее приключений. Еще и двух недель не прошло. Ничего себе!
— Когда мы поедем?
— Днем. Часам к пяти.
— А почему не ночью?
— По тому адресу, который я узнал — обычная квартира в новостройке. Зачем шуметь, когда вокруг
