Следовательно, то обстоятельство, что вызов исходил от женщины, действительно являлось одним из решающих факторов; и надо сказать, что он недооценивается в посвященной данной теме литературе, которая пытается объяснить осуждение иерархией миссис Хатчинсон, как особенно опасной «подрывной личности». Однако решающую роль играли, конечно, ее идеи, а не пол. И идеи эти представляли собой, по выражению Перри Миллера, разновидность «религиозной анархии»; там же, где церковь и государство были едины, такая анархия опасно приближалась к анархии политической4.
Взгляды Хатчинсон получили энергичную поддержку в народных массах, в первую очередь в Бостоне, и олигархии понадобилось много месяцев изощренного маневрирования, чтобы протащить вердикт о ереси, что означало обвинение в бунте и влекло за собой приговор о высылке. Часть из этих политических изгнанников присоединилась к Уильямсу, чтобы помочь ему в основании Род-Айленда, другая направила свои стопы в иные края, причем кое-кто забрался на север вплоть до нынешних Мэна и Нью-Гэмпшира. Остальные же, возвратились в Массачусетс, где были преданы казни[17] .
Изучая положение в Англии начала XVII столетия и движения, развернувшиеся в Новой Англии и символизированные именами Роджера Уильямса и Анны Хатчинсон, можно лучше понять такой факт, как обнародование в 1641 году в колонии Массачусетс-Бей «Свода свобод». Губернатор Уинтроп заметил в 1639 году, что жители «издавна жаждали свода законов и полагали свое состояние весьма небезопасным, пока столь великая власть находилась на усмотрении правительственных чиновников». Именно эта «жажда» и угрожающее давление масс, получившее свое выражение в движениях Уильямса и Хатчинсон, и вынудили правителей колонии издать «Свод свобод».
Хотя некоторые из свобод в данном кодексе фактически были ограничены протестантами, придерживавшимися конгрегациональной формы вероисповедания, он предусматривал в отношении «каждой персоны в пределах данной юрисдикции, будь то житель или иноземец», ряд индивидуальных прав и защит. Так, правящим властям было запрещено лишать кого-либо жизни, свободы или собственности без должного решения суда; и за всеми было особо признано право на равную защиту закона.
Кодекс предусматривал процедуру, соответствующую положениям «Габеас корпус акт»[18], и объявлял незаконными «бесчеловечные, варварские или жестокие» наказания (хотя то, что было тогда разрешено, указывает на перемену, какую с тех пор претерпело понятие «жестокости»). Для признания виновным в преступлении, караемом смертной казнью, необходимы были показания двух свидетелей. Всем свободным колонистам были гарантированы право подачи петиций и свобода отправления религии, правда, в тех жестких пределах, о которых речь шла выше. Монополии были объявлены незаконными, принудительная военная служба вне границ колонии запрещалась.
Кодекс, далее, предусматривал ежегодные выборы в каждой городской общине; привилегия, предоставлявшаяся обычным правом мужьям на физическое «увещание» своих жен, была объявлена недействительной. Мужьям было запрещено прибегать к какому-либо насилию по отношению к своим женам — «иначе как в порядке самозащиты против их нападения». Эмиграция за границы колонии была признана правом каждого жителя.
Этот прогрессивный свод права оказал влияние на принятие аналогичных законодательных актов другими колониями, как, например, Коннектикутом. Он сыграл также немаловажную роль (как показал Роберт А. Рэтленд) в качестве одного из выросших на родной почве прецедентов, венцом которых явился американский «Билль о правах».
IV. «Охота за ведьмами»; историческая обстановка
Ангелы мрака и ангелы света были такой же реальностью для европейской цивилизации XVI и XVII столетий, как и сам господь бог. Не кто иной, как Мартин Лютер, рассказывал с дотошными подробностями о своей встрече с посланцем дьявола и разъяснял, что он прогнал исчадие ада, запустив в него чернильницей.
Повсюду людей окружала тайна, и объяснением служило сверхъестественное. Повсюду людей окружали также лишения, невзгоды и страдания, и если бы решения вопросов стали искать на путях мирских дел, то эти поиски могли бы оказаться в высшей мере неприятными для тех, кто вершил такие дела. Вот почему в моменты всеобщих несчастий и катастроф появлялись ангелы мрака; больше того — именно они и вызывали такие несчастия и катастрофы. Заклясть и изгнать этих ангелов — значило выступить в роли социальных дел мастера и действенного представителя небес. То обстоятельство, что угрозы статус-кво являлись в буквальном смысле слова дьявольскими, упрощало их опровержение; это вовсе не обязательно означало, что опровергатели были демагогами.
«Основные уставы» или «Свод свобод», утвержденные для колонии Массачусетс-Бей в 1641 году, устанавливали двенадцать преступлений, караемых смертной казнью, и среди них ведовство — в соответствии с библейским наставлением: «А ведьмам жить не дозволяйте». В этом установлении колония была заодно с законодательством всей Европы и больше того — всего христианского мира.
Принятие этого закона явилось частью усилий пуританской олигархии, направленных на удержание своих позиций; и всякий раз, когда позиции эти оказывались под серьезной угрозой, закон заново извлекался на свет. Это имело место, например, в 1650?х годах перед лицом угроз, исходивших от род- айлендского богохульства и бунта и от квакерского радикализма. То же самое имело место в широких размерах в конце 1680 — начале 1690 годов, и об этой истории стоит рассказать подробнее.
Террор охоты за ведьмами был насажден отчаявшимся правящим классом, который чувствовал, что его власти угрожает все более серьезная опасность. Он вовсе не «зародился в детских фантазиях нескольких крошечных девочек», как утверждает позднейший летописец — Мэрион Л. Старки, пытаясь «пересмотреть письменные свидетельства в свете открытий современной психологии, в первую очередь фрейдистской школы». Пока есть дети, всегда будут «детские фантазии», но в чем они заключаются, какие интересы возбуждают, какое истолкование получают, в каких целях могут быть использованы — все это зависит отнюдь не от крошечных девочек.
Неверно было бы поступать так, как Паррингтон: приклеивать священникам ярлык «слепых поводырей слепых, одобрявших нетерпимость суждения масс», тем самым фактически возлагая ответственность на массы; это же делает на иной лад и мисс Старки, приписывающая ликвидацию террора «непреклонному отказу немногих уступить истерии и безумной логике многих».
Но ведь не «многие» председательствовали в судилищах, служивших орудием охоты за ведьмами: в них председательствовал заместитель губернатора Стоутон. «Цвет общества» — вот кто создал и составил комитет по охоте за ведьмами, который объезжал массачусетские деревни, выискивая ведьм и осуждая их. Президент Гарвардского университета — вот кто писал ученые доказательства реальности ведовства и необходимости его искоренения, а его сын, священник, строчил другие ученые доказательства, под которыми поставили свои подписи виднейшие сановники колонии.
Государственный и пропагандистский аппарат правителей — вот кто вызвал к жизни истерию охоты за ведьмами и всячески старался поддерживать эту истерию; а их чиновники — вот кто заточал в тюрьмы, пытал и предавал казни ведьм. «Цвет общества» — вот кто оставался неудовлетворенным простыми «признаниями» и настаивал на том, что истинные признания должны сопровождаться упоминанием имен сообщников дьявола и что только тогда кающийся преступник будет избавлен от смертной казни. И тот же «цвет общества» пришел в ярость, когда некоторые из кающихся преступников — будучи не в силах жить под бременем своей лжи и ужаснувшись при виде тех страданий, причиной которых послужили их «признания», — стали отрекаться от собственных показаний; в таких случаях именно «цвет общества» отказывался верить отречениям, усматривал в них доказательство сговора с дьяволом и предавал казни терзающихся угрызениями совести доносчиков. Более того, очевидные факты показывают, что в данном случае — как и в случае имевшего место поколением раньше преследования квакеров —
