Но его нетрудно поставить на место, хоть он и смахивает на сатира.
А теперь он скрылся среди холмов – поди поймай его. Пришла весна, дивная весна, расцветшая на развалинах и гнили войны, и потому, верно, такая прекрасная. И житель лесов исчез среди лесосек и желобов для спуска бревен, по которым бежали ручьи под желтоватыми почками на блестящих черных ветвях.
Офицер допросил четырех или пятерых свидетелей и зашел в мэрию; он узнал, что этот Мартини Джузеппе родился в… постойте, в 1908 году в Поджибонси, что он имел ружье и хвастался им при свидетелях, что он помогал мятежнику… передал ему поношенную синюю куртку, принадлежавшую… Они ушли не солоно хлебавши.
Что это были за птицы? Три-четыре дня спустя перед гостиницей остановилась роскошная черная машина с немецким номерным знаком WH. В ней сидели шофер и двое штатских. Они спросили, как им проехать. Хотели видеть Элизе. Люди замялись, не спешили с ответом, тогда один из них вынул револьвер и сказал:
– Гестапо…
Элизе не было дома, его сестра готовила сыр и разливала сливки с козьего молока из кувшина в формы. Когда вошли эти господа, она остолбенела. Они сказали:
– Это ваш брат, правда? Он хотел нас видеть?
Они здорово говорили по-французски, эти фрицы, она настаивала на этом позднее, когда рассказывала о них. И тут вернулся Элизе. Они увидели, как он вошел, маленький, черный, с всклокоченными волосами, узкоплечий, в кожаной куртке, и переглянулись: они, видно, не ожидали, что он такой щуплый.
– Вы искали меня, господа?
– Мы получили ваше письмо. И хотели бы с вами поговорить…
Элизе просиял. Наконец-то, наконец его принимают всерьез. Ради него побеспокоились три человека… Приключение, приключение…
– Вы можете поехать с нами?
Одна форма со сливками упала на пол, фу, какая гадость!
Элизе и не подумал помочь сестре, он торжествовал. Она извинилась перед ними и шепнула брату:
– Ты и вправду им написал?
Он не удостоил ее ответом. С какой готовностью он последовал за ними… А какой взгляд бросил своей застывшей в ужасе сестре… Дуреха.
На улице трепетная весна была пронизана солнечными бликами и легкими тенями. Пришло время бегать по холмам, бродить по полям, где пробивается первая травка, время песен и свиданий, время птиц на еще голых ветвях деревьев…
В машине, сидя между двумя приезжими, Элизе дал себе волю и говорил, говорил. Он объяснил им свое положение в П. Глупые люди нисколько его не опасаются, так что он может все узнавать. Такой-то снабжает продуктами подпольщиков, другой приютил парашютиста, третий – коммунист. Вы знаете папашу Рапена, того, что отдал свой дом макизарам? Его сын по-прежнему поддерживает с ними связь, он врал, когда уверял, будто не знает, кому сдавал свой дом… А возле кладбища прячутся евреи…
Здешней молодежи пробираться в маки помогает шорник. Не в то маки, что вы сожгли… то было маки для богатых, они идут в небольшие плохо вооруженные группы, их легко уничтожить… Здесь у молодежи передовые идеи. Антимилитаристы, понимаете ли…
Элизе старался наверстать упущенные годы молчания, презрения и одиночества. Да, он мог бы поступить в местную полицию, но лучше иметь дело с господом богом, чем с его святыми, правда ведь? Взять хотя бы болвана Мартини, я-то хорошо знал этого дровосека. Найти его ничего не стоило, держу пари, что он спрятался у Шеваля, продавца быков, они очень дружили… Не надо было приезжать за ним так в открытую. Я писал об этом в моем первом письме. Вы получили второе? До сих пор я не решался давать свой адрес. Но когда увидел, что они приехали за Мартини… Я решил, что лучше рассказать вам все лично. Вы не заставили себя долго ждать. Во втором письме…
– В этом? – спросил один из приехавших, черноволосый. Элизе узнал письмо.
– Да, это второе. Но я приготовил еще одно, вот, подождите-ка, подождите…
Он шарил по карманам, не находя письма, наконец нашел его у себя в бумажнике, где почему-то хранил и свою фотографию, снятую в день первого причастия.
Белокурый по ошибке взял вместе с письмом и фотографию и машинально прочитал под снимком, на бумаге «сепия» с золотой каемкой, фразу из Священного писания: «Пустите детей приходить ко мне». И поспешно вернул хозяину этот благочестивый сувенир, оставив у себя письмо с надписью «В комендатуру, Баланс». Никаких сомнений, это был тот же почерк, тот же адрес, что и на том письме, которое им передали.
– Вы увидите, – сказал Элизе, – я приложил список всех голлистов, всех, кто ловит Лондон… О, они не стесняются. Послушали бы вы сами вечером в четверть десятого!
Они только что проехали подъем, где дорога сужается, как бы стиснутая ущельем. В этом месте макизары не раз «реквизировали» автомашины. Затем дорога снова спускается в долину и петляет, петляет, петляет… Первые листья, и воздух такой мягкий и влажный. Черноволосый положил руку на плечо шофера. Машина остановилась.
– Здесь нам будет удобнее поговорить.
Элизе сопротивлялся, но они его подталкивали. Он хорошо знал это место, где дорога шла по краю оврага, не очень глубокого, но с обрывистым склоном, поросшим акациями; акация скоро зацветет и зальет своим необыкновенным ароматом это пока еще мрачное место.
– Что же это такое? Послушайте, господа!
Они вынули револьверы. Голос Элизе замер у него в горле. Он еще не понимал. Только через несколько секунд он испугался, почувствовал смертельный страх. На него было неприятно смотреть, он весь
