— С приездом вас, Андрей Павлович, — торжественно приветствует Федорова лидер «ЛД» Твердов; поднявшись, он пожимает ему руку и усаживает рядом с собой. — Вижу, вы привезли нам что-то приятное.
— Не без того, — отвечает Федоров. — Я прервал разговор? Извините.
— Мы обсуждаем вопрос о поездке Сергея Эдуардовича Павловского на юг России, чтобы добыть там средства для организации, — пояснил Федорову Новицкий. — Но вот сразу же возникло возражение господина Фомичева, и, насколько я его понял, дело в том, что господина Павловского хочет срочно видеть Борис Викторович Савинков.
— Срочно ли, не знаю, не думаю, но что хочет видеть — это факт, — ответил Федоров. — И я пользуюсь случаем передать вам, господин Павловский, от него сердечный привет и пожелание успехов. Именно так мне и было приказано сказать…
Письмо, которое привез Федоров, было решено Павловскому не отдавать.
— Спасибо, — рассеянно поклонился Павловский, который только что кончил читать переданное ему Фомичевым письмо. Это было письмо, написанное Философовым, который передавал Павловскому настойчивое предложение Савинкова приехать за ним в Париж. Вместе с Павловским письмо читал сидящий рядом Пиляр.
— Мое мнение такое — поездку разрешить, — твердо произнес Пиляр. — Я за реальное дело, а не за лирические неопределенности.
Взявший себя в руки Павловский обратился к Фомичеву:
— Это же письмо от Философова, а не от Бориса Викторовича.
— Но господин Философов сказал мне…
— Знаю я господина Философова, — пренебрежительно сказал Павловский и повернулся к Федорову: — Скажите, пожалуйста, Борис Викторович жив, здоров?
— Да. И полон больших планов в отношении нашего общего движения, — охотно отвечает Федоров.
— Кроме привета, он мне ничего не передавал?
— Говорил, что соскучился по вас, что вас ему не хватает и прочая, как кто-то сказал здесь, лирика.
— Я перед отъездом напишу ему письмо, все объясню, и уверен, что он одобрит мои действия, — сказал Павловский и, улыбнувшись белейшими зубами, добавил: — А когда он увидит меня с плодами экса, наша встреча с ним станет еще приятнее. Словом, господа, я прошу голосовать!
Пока идет голосование, выясняющее, что против поездки Павловского только Фомичев и неизвестно почему Новицкий, Федоров пристально наблюдает Павловского и вспоминает, как тот в Париже ночью явился к нему со смертным приговором. Он не чувствует никакой злобы. Наоборот, в душе у него разрастается радостное чувство: операция идет так, как была задумана, он свое дело тоже делает, очевидно, не так уже плохо. Павловский в это время незаметно поглядывает на Федорова и тоже думает о той ночи в Париже: «Надо было тебя стрелять без разговоров, и все было бы теперь по-другому…»
Твердов уже собирается закрывать заседание, но Федоров просит слова.
— Теперь, когда решены, я бы сказал, третьестепенные вопросы: кому ехать, а кому сидеть на печи, — улыбаясь, говорит он, — я хотел бы вернуть вас к главному — к идейным вопросам нашей борьбы, о чем, кстати сказать, никогда не забывает Борис Викторович Савинков. Я привез от него письмо-декларацию, которую прошу разрешения сейчас зачитать.
Прежде чем полностью привести ниже письмо-декларацию Савинкова, следует объяснить, чем она была вызвана. Дело в том, что во всех письмах и официальных бумагах, которые шли к Савинкову от московской организации НСЗРиС, от «ЛД» и позже — от комитета действия, с организационными вопросами обязательно поднимались вопросы политические, связанные с характером того политического строя, который Савинков собирался установить в России. И у него накопилось уже столько этих вопросов, что он решил, наконец, по некоторым из них высказаться.
Июнь 1924 г.
«Дорогие друзья!
Сердечно благодарю вас за память и за помощь.[22] В моих пожеланиях успеха вы не нуждаетесь. Вы знаете, что я всей душой с вами. Праздную вместе с вами смерть главаря большевиков.
В высказанной вами в разных документах политпрограмме я особенно рад отметить два пункта. Первый — решение национального вопроса на началах признания независимости всех окраинных народов, второй — отношение к фашизму. И тот и другой, мне кажется, заслуживают развития, ибо, кратко отмеченные, они могут подать повод к неправильным толкованиям. В моих глазах признание независимости окраинных народов является только первой ступенью. Последующим шагом должно явиться свободное соглашение всех государств Восточной Европы (в том числе даже Польши) и образование Всероссийских Соединенных Штатов по образу и подобию Соединенных Штатов Северной Америки. К сожалению, такое единственно жизненное понимание будущего строительства России встречает сильную оппозицию со стороны других наших эмигрантских кругов. В частности, эсеры старой формации все еще думают, что учредительное собрание может продиктовать свою волю окраинным государствам и навязать им федерацию с Россией. Именно потому, что идея независимости Украины, Грузии, Белоруссии многим кажется покушением на «расчленение» России, необходимо наше решение национального вопроса подробно обосновать. Но это дело, разумеется, будущего. Если я сейчас останавливаюсь на этом вопросе, то только для того, чтобы потом не было недоговоренности между нами.
Теперь — о фашизме. Эсеровская пресса дурно понимает его. В нем нет элементов реакции, если не понимать под реакцией борьбу с коммунизмом и утверждение порядка. Фашизм спас Италию от коммуны. Фашизм стремится смягчить борьбу классов. Он опирается на крестьянство, он признает и защищает свободу и достояние каждого гражданина.
Не знаю, как вам, но мне фашизм близок и психологически и идейно.
Психологически — ибо он за действие и волевое напряжение в противоположность безволию и прекраснодушию парламентской демократии; идейно — ибо стоит он на национальной платформе и в то же время глубоко демократичен, ибо опирается на крестьянство. Во всяком случае, Муссолини для меня гораздо ближе Керенского или Авксентьева. Так называемый империализм итальянских фашистов явление случайное, объяснимое избытком населения в стране и отсутствием хороших колоний, такое же случайное явление и сохранение монархии. Фашистское движение растет повсеместно в Европе, в особенности в Англии, и я думаю, что будущее принадлежит ему. Это не удивительно. Европа переживает кризис парламентских учреждений. Люди разочаровались в болтунах, не сумевших предотвратить войну и не умеющих организовать послевоенную жизнь. Фашизм не отрицает народного представительства, но требует от народных избранников не прекраснодушных речей, а действий и волевого напряжения. Парламент (у нас Советы) не должен мешать правительству в его созидательной работе бесконечными прениями и присущей всякому многолюдному собранию нерешительностью. Если за парламентом остается право контроля, то на него возлагаются и обязанности, он не должен быть безответственным и бездейственным учреждением. Керенским и Милюковым в фашизме нет места. Отсюда их ненависть к нему.
В тактике я с вами согласен. Я подписываюсь под 6 параграфами ваших «основ» и считаю их единственно разумными в современных условиях. Провалы происходят не только от неконспиративности отдельных членов, часто сама тактика неконспиративна. Надо копить силы. И еще раз копить силы. В этом смысле лучше пересолить, чем недосолить.[23]
Но чтобы решить вопрос, по которому у вас возникли столь серьезные разногласия, надо быть на месте, а не здесь. Достаточно ли уже накоплено сил? Каково их количество? Какова степень их организованности и дисциплины? Какова окружающая среда? Каково общее положение? Я не могу ответить на эти вопросы. Добросовестность позволяет только поставить их. А ведь в ответах все дело. К сожалению, почта от вас ответов этих не содержит… «Эволюция» тут ни при чем, короткие удары тоже. И боже сохрани, контактироваться с монархистами: уже не говоря о том, что гусь свинье не товарищ, они непременно и
