Две дороги

— Отныне вы будете встречаться со мной, — чуть громче сказал Перацкий.

Дружиловский удивленно оглянулся на Моравского, но тот читал газету.

— Должен предупредить... у меня неважный характер. Но изменить его я не могу, да и не вижу в этом необходимости.

— Не понимаю, к чему этот разговор, — обиженно сказал Дружиловский.

— К тому, пан Дружиловский, что ваш характер мне тоже не очень нравится, и этот вывод я сделал не сегодня. Боюсь к тому же, что всем известная мягкость пана Моравского не пошла вам на пользу.

На красивеньком лице подпоручика застыло выражение оскорбленного достоинства. Он, прищурясь, смотрел на давно опостылевший ему плакат о разысканных Красным Крестом поляках.

— Перейдем к делу, — сказал Перацкий. — Польше нужен советский документ, затрагивающий интересы Америки. Вы поняли? Документ советский против Америки.

— Не понимаю, — пробормотал Дружиловский, испугавшись. Он решил, что ему нарочно дают задание, которое он не может выполнить.

— Я сказал достаточно ясно, и здесь не первый класс гимназии, — вдруг громким голосом сказал Перацкий.

— Где же я его возьму? С советскими учреждениями я не связан, — решительно заявил Дружиловский.

— Пан Дружиловский, — покачал головой Перацкий. — Я рассчитывал на вашу сообразительность, высоко аттестованную мне паном Моравским. Или вы сумели ввести его в заблуждение?

— Он просто скромничает, — откладывая газету, отозвался Моравский, как всегда, мягко и улыбчиво.

— Почему же он тогда меня не понимает? — спросил Перацкий. — Это же так просто: нам нужен документ, значит, он должен быть. А его происхождение нас не интересует.

— Хорошо, я постараюсь, — после долгой паузы сказал Дружиловский. Ему хотелось как можно скорее уйти отсюда. А главное, он вдруг подумал, а не дают ли ему поляки настоящее большое дело, а он от него отмахивается.

— С этого и надо было начинать, — Перацкий оглянулся на Моравского: — Вы хотите что-нибудь сказать?

— По-моему, все ясно, и нам остается только пожелать пану Дружиловскому успеха, — Моравский подошел к столу, дружелюбно и ободряюще улыбаясь Дружиловскому.

ИЗ БЕРЛИНА В ЦЕНТР. 11 апреля 1923 года

«Братство белого креста», по-видимому, располагает приличными средствами, происхождение которых выясняю. Павлов эту сторону держит в сильном секрете.

Интересующий вас поляк Перацкий возглавляет в Берлине представительство польского Красного Креста. Прибыл сюда недавно. Попытаюсь получить поручение к нему от Павлова. Кроме Перацкого, там работает еще некий Моравский, с ним меня недавно познакомил Павлов, который сказал мне, что все это представительство — шпионское гнездо и что эти поляки явно пытаются выяснить планы и возможности «братства».

На прием к Павлову явился и предлагал свои услуги интересовавший вас Гаврилов, который действовал от Зиверта в Вене. Он произвел на Павлова отвратное впечатление, после разговора с ним он сказал: «Трагедия русской эмиграции еще в том, что в ее среде оказались вот такие, попросту темные личности, для которых драма России не больше как поприще для грязных делишек, а то, что они творят во имя собственного брюха, Европа относит на счет всей эмиграции, и это подрывает авторитет тех, для которых борьба за спасение России является второй, если не первой религией...» Когда я спросил, что же за услуги предлагал Гаврилов, Павлов ответил: «Любые».

Об агентстве «Руссина». Четыре дня в объявленное время приема посетителей наблюдал за указанным в объявлении адресом. Посетители туда приходят, но не густо, кто они, не знаю. Никакого наружного наблюдения за агентством не обнаружил. Во все дни, вскоре после окончания объявленного времени, оттуда выходила женщина лет сорока, бедно одетая, которая шла затем в общежитие «Станица», предназначенное для русской эмигрантской бедноты. Постараюсь установить ее личность, чтобы иметь ее в виду как возможный ход внутрь агентства.

Ваше указание выполнено — снял двухкомнатную изолированную квартиру на Гаммерштрассе, 7. Третий этаж. Имеется запасный выход во двор через балкон и пожарную лестницу. Деньги на взнос за квартиру за полгода вперед дал Павлов и вроде не в долг, а как вспомоществование от «братства». Он с женой был у меня на новоселье. Все было скромно и дружественно. Он поднял тост за меня и в моем лице за думающее офицерство. Тут же было уточнено, что я буду при нем личным референтом. Его жена имеет какое-то родство с русским промышленником Манташевым, состоит с ним в переписке, и, как я понял с ее слов, он материально помогает «братству». Во время разговора она активно обсуждала дела «братства», вызывая раздражение мужа. Однако она женщина нелегкомысленная, образованная и явно умнее мужа. Некоторые его высказывания встречала благосклонной улыбкой неприятия, а иногда, вступая с ним в спор, обращалась к нему: «Наивное вы мое дитя».

Это донесение идет через Нового. Если будет возможность, передайте мое уважение и благодарность Старому, работать с ним было интересно и поучительно.

Кейт».

Резолюция на донесении:

Передать Кейту:

1. Его работа положительно отмечена в приказе Главного. Пожелание успеха.

2. В ответ на наши протесты австрийские власти заявляют, что местонахождение Александра Гаврилова им неизвестно. Дайте его точные берлинские координаты. Что он теперь делает?

3. Как с разработкой версии подхода к Дружиловскому? Работающая у него женщина представляет интерес, но действовать надо очень осторожно, помня немецкое происхождение «Руссины».

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ИЗ ДНЕВНИКА ДРУЖИЛОВСКОГО:

«...Это, если разобраться, первое мое настоящее дело, и я должен все сделать сам. Я хорошо соображаю, что это дело значит. Есть Америка с ее богачами, и есть Россия с ее большевиками. Большевики хотят ликвидировать американских богачей, а те хотят ликвидировать большевиков. Весь мир смотрит: кто же кого? Кто начнет? Чем кончится схватка? И вдруг между этими колоссами встаю я. (Польша тут только посредник.) Мне поручено ускорить начало схватки. Шутка сказать, а если задуматься, голова кругом и дух захватывает. Смогу ли я? Не трахнусь ли с такой высоты? Страх мешает думать, и к тому же еще неделю назад я о таком деле и не помышлял. С чего начать, не знаю. Мог бы помочь Зиверт, а не хочет, наверно, ему не с руки, что документ будет пущен в ход поляками. А может, он хочет проверить, на что я способен? Но какая ему разница, через кого пойдет документ, или зачем ему проверять меня за счет интересов политики? Ведь ему должен быть важен результат, и сам же он работает на тот результат. Однако лихо его знает, политика занятие не простое, тут, что ни шаг, знай оглядывайся — правильно ли ступил... Зиверт сказал, что политика как паутина: тронь — и сразу выскочит паук. Просто так паутину трогать — только пауков дразнить, и это каждый дурак может. А надо в ту паутину посадить муху, тогда паук выскочит не зря...

Да, но муху-то сперва надо поймать, а она, сволочь, летает, просто так в руки не дается. В общем,