одной бутылки; почему же уснул только я?
– Снотворное было растерто по донышку пустой рюмки. Но то Антон, а я с тобой по-честному. Как видишь, я жива и спать совершенно не хочу.
– Еще не вечер!
– Да, у нас еще есть время! – вскинулась Эльвира. – Пошли!
Она взяла его за руку, привела в свою комнату, высыпала на кровать содержимое дамской сумочки. Кошелек, ключи, косметичка, резинка от волос, расческа, документы, упаковка цитрамона, мобильный телефон, монетки. Ни клофелина здесь, ни психотропных препаратов, если, конечно, они не скрывались под видом цитрамона.
– Ты смотри, смотри! Внимательно смотри! – кипятилась Эльвира. – Можешь прокладку ножом вспороть. Может, там что-то есть?
Но напрасно она пыталась смутить Павла. Подкладку в сумочке он вскрывать не стал, но тщательно ощупал ее изнутри. И знакомый вкус цитрамона на языке ощутил.
– Теперь здесь смотри!
Эльвира выпотрошила перед ним свой дорожный кейс. Но и там не было ничего, вызывающего подозрения. Женские вещи, одежда, обувь, пара глянцевых журналов. Были здесь и лекарства – от давления, простуды, расстройства желудка; ничего психотропного среди них Павел не обнаружил. Но это его не успокоило. Ведь у Эльвиры было время, чтобы спрятать снотворное и нейролептики где-нибудь в доме. Или в машине. Хотя нет, ничего опасного в машине он не нашел. А в доме он устроит обыск, едва только представится возможность.
– Все, доволен? – спросила женщина.
– Не совсем. Телефон придется выбросить, – сказал Торопов. – Техника нынче такая, что человека по телефону можно найти. Даже если он выключен.
Обед уже остыл, но это не помешало Павлу справиться с ним. И бокал вина он выпил. А потом они вместе с Эльвирой отправились в поселок, что находился в десяти километрах от ближайшей деревни. Там они купили косу, триммер, лопату, набор инструментов, в общем, все, что могло пригодиться в доме. Денег Эльвира не жалела.
– Я думаю, надо заняться домом, – на обратном пути сказала она. – Щебень заказать, дорогу от дома к гаражу забетонировать. И забор посерьезнее можно поставить. Скважину пробурить нужно, воду к дому подвести, чтобы со всеми удобствами. Обои доклеить, мебель поставить…
– Это большие деньги. Раньше ты говорила, что у тебя таких средств нет, – насмешливо заметил Павел.
– Говорила, говорила… Раньше я тебе врала. А сейчас все по-честному. Если не веришь, можешь меня застрелить. Или ты забыл, что я вернула тебе пистолет?
– Не забыл, – мотнул Торопов головой, мысленно соглашаясь с тем, что Эльвира искренна с ним.
И от Антона его спрятала, и пистолет вернула, и обыскать себя позволила. Были, конечно, какие-то сомнения, но в целом он ей доверял. В целом доверял, а в частностях проверял.
– Мы с тобой уже обо всем поговорили, – строго посмотрела на собеседника Эльвира. – Я тебе во всем призналась, ты меня осудил. Мы решили, что казнить меня не стоит. Что нам нужно держаться вместе. Что я твой врач и обязана следить за твоим состоянием. А я решила, что тебе не нужно вспоминать прошлое. Жить ты должен настоящим. Если, конечно, не хочешь сойти с ума.
– Не хочу.
– Тогда не копайся в прошлом.
– В принципе я мог бы все забыть, – вяло пожал плечами Павел.
Действительно, он же не представитель закона, чтобы раскрывать убийство Корчиной. Пусть тот, кому надо, и занимается этим делом. Козьмина он не знает, и, по большому счету, ему на него наплевать. За Горухана отомстить? А ему это надо? Спору нет, Эльвира еще та дрянь. Но ему с этой дрянью жить. Худо-бедно, но жить.
И лишь одна проблема действовала на нервы.
– Но Дарья пострадала из-за меня. Ее надо спасти.
– Ты ей уже ничем не поможешь. Она окончательно деградировала, и последствия необратимы. Твое счастье, что ты попал ко мне, а не к Антону. Я не такая жестокая, как он.
– Может быть. Но ты тоже виновата в том, что Дарья стала такой. Ты забрала меня от нее. Ты отдала ее Антону.
– Считай, что я погорячилась. Но пострадала она не из-за тебя. Выбрось из головы эти мысли. Она сама во всем виновата. Не надо было лезть в это дело.
– Надо было. В том-то и дело, что надо.
– Хорошо, давай представим, что ее можно спасти, – как врач на пациента, посмотрела на Павла Эльвира. – Мы нашли ее, вернули ей человеческий облик. И что дальше? Дальше окажется, что Горуханова убил ты.
– Я?!
– Следствие продолжится, и окажется, что ты убил Виктора и Катю.
– Но я их не убивал!
– А люди, которых натравил на тебя Антон. Ты их убил, и тебя обвинят в их смерти. У тебя судимость за двойное убийство. И эти убийства повесят на тебя. Возможно, тебя объявят психом, отправят на обследование, а там – Антон со своими людьми. Ты хочешь быть овощем?
Страх, поднявшийся из глубины души, схватил Павла за горло, заставил зажмурить глаза.
– Не хочу!
– Не надо бояться. Все будет хорошо. Ведь я твой врач, – успокоила Торопова Эльвира.
– Врач, – завороженно кивнул он.
– И ты должен слушаться меня.
– Должен.
– Ведь я же не заставляю делать тебя что-то плохое. Ты всего лишь будешь работать по дому. Работы много, а трудотерапия в твоем состоянии очень полезна.
– Дом охранять надо, – вспомнил Павел.
– Охраняй. Но не зацикливайся на этом. Не хватало еще, чтобы у тебя развилась мания преследования.
Павел мрачно усмехнулся. Вроде бы и здоров он, но Эльвира права, психика его сейчас в таком состоянии, что мания преследования действительно могла развиться в нем. Не нужны ему мании, не нужны ему фобии, так что без Эльвиры ему не обойтись.
Он до самой темноты косил траву, старательно и с энтузиазмом. Ведь ему нужно было очистить зону видимости вокруг дома, который он обязан охранять. Затем носил в дом воду из колодца, грел ее на газовой плите, но делал все это без души, как будто не для себя старался, а отрабатывал какую-то повинность.
Торопову вовсе не хотелось обустраивать быт, как он к тому стремился в доме на берегу Балтийского моря. И Эльвира не вдохновляла его как женщина. Поэтому он всего лишь потер ей спину, когда она принимала ванну, и не остался с ней, хотя та и намекала.
И поздний ужин с вином не смог настроить их отношения на романтический лад. Вместо того чтобы идти вслед за Эльвирой в спальню, Торопов долго мыл посуду. Потом он протер пол во всем доме, натаскал воды из колодца. И делал он все это лишь для того, чтобы лечь в постель, когда Эльвира заснет.
7
С высоты чердака дорога от деревни к дому просматривалась от и до. Павел сделал забор прозрачным, скосил сухостой, поэтому за ней можно было наблюдать из окон первого этажа, но в этом случае появлялись непросматриваемые участки местности. А с чердака все как на ладони. И за той дорогой, что тянулась к дому из деревни, можно приглядывать, и за той, что шла к нему через поля со стороны леса. И тропка видна, что петляла от реки. Чтобы обеспечить полный обзор, нужно постоянно переходить от одного чердачного окошка к другому, и Павла это не очень устраивало. И пулемета нет, чтобы отстреливаться. Хорошо бы «Утес» на треноге поставить, а еще лучше два, на каждое окошко…
Этими своими соображениями Павел и поделился с Эльвирой. Она посмотрела на него с таким выражением лица, как будто собиралась приложить ладошку к его лбу. Дескать, горячечный бред – дело серьезное.
Павел обиженно глянул на Архипову. Как будто он силой затаскивал ее на чердак. Сама к нему поднялась. Пирог у нее на кухне сгорел, она окна во всех комнатах открыла, а сама к нему пришла, ну, он и сказал ей про пулеметы. Зря, конечно. Такие мысли при себе нужно держать, особенно если есть подозрение на проблемы с головой.
– Тебе нужно успокоиться.
– Я спокоен как удав.
– Не похоже.
– Однажды я уже позволил застать себя врасплох.
– Сейчас другой случай. Ты знаешь, что представляет собой Антон, а он не знает, где мы. Неделя уже почти прошла, и ничего… Тебе нужно взять себя в руки.
– Со мной все в порядке.
– Не надо меня обманывать. Тебя терзает страх, он расшатывает твои нервы. Я переживаю, как бы у тебя не развилась мания преследования. Боюсь, что все к этому идет.
– Если бы у меня развивалась мания, я бы сейчас ямы вокруг дома копал, – сказал Павел, за беспечной улыбкой пытаясь скрыть беспокойство за свое душевное здоровье. – Рвы, волчьи ямы – достойное занятие для мужчины, ты не находишь? А я обои поклеил, огород вскопал, дров на весь год нарубил, сделал так, чтобы вода из колодца насосом качалась. Или этого мало?
– Ты работаешь, как зверь, – с печальным сарказмом усмехнулась Эльвира.
– Это плохо?
– И устаешь, как зверь…
Он действительно изматывал себя, чтобы иметь повод жаловаться на усталость. Каждую ночь Павел ложился в постель, как бревно, делая вид, что не в силах пошевелиться. А Эльвира делала вид, что верит ему.
– Ну, мне нужно втянуться в этот ритм.
– Ты не оправдывайся, не надо. Я же все понимаю. Я преступница, по мне тюрьма плачет. Но ведь и ты не святой. Ты убил свою жену, ее любовника. И срок у тебя был не самый большой.
– Не важно, какой срок. Сколько дали, столько и отмотал.
– Но ведь было? И ты раскаялся в том, что сотворил. Я же знаю, что раскаялся. И я раскаиваюсь. И жизнь сначала начать хочу. Только ты не веришь мне, – скривила вдруг губы Эльвира и, закрыв лицо ладонями, расплакалась.
Сейчас рядом с Павлом стоял не врач, а несчастная женщина, взывающая о жалости.
– Почему не верю? Верю.
Он обнял ее за плечи, боком прижал к себе. Она уткнулась головой в его плечо.
– Думаешь, я сволочь последняя… – всхлипнула женщина. – Да, вела себя как сволочь. Но я человек.
– Человек,
