– А ты ешь светлячков из пакета, - сказала Холлиберри Без-пера Маккой. - Я сама видела.
– Именно так, дитя, - кивнул Зебедия Т. Крокастль.
– А ты помнишь эту неразбериху, Крокастль? - спросил Огастус.
– Еще бы не помнить, - сказал Крокастль. - И тебя помню. Ты тогда был не старше, чем вот Холлиберри сейчас. Только ведь неразбериха бывает всегда, Огастус, а потом она заканчивается, и вот уже нет никакой неразберихи. Это как солнце, которое встает и садится.
Джеки Ньюхаус и профессор Манделей тем же вечером обнаружили Крокастля под насыпью железной дороги. Он жарил что-то в жестянке, поставленной на кучку горящих углей.
– Что жаришь, Крокастль? - спросил Джеки Ньюхаус.
– Угли, - ответил Крокастль. - Для очистки крови и облагораживания духа.
На дне жестянки лежали мелко наломанные сучки липы и орешника, почерневшие, дымящиеся.
– Ты серьезно собрался есть эти уголья, Крокастль? - спросил профессор Манделей.
Вместо ответа Крокастль лизнул пальцы и выудил из жестянки уголек, который шипел и искрился у него в пальцах.
– Неплохой трюк, - заметил профессор Манделей. - Вот так, наверно, выступают в цирке пожиратели огня.
Крокастль бросил уголек в рот и раскусил его старыми острыми зубами.
– Именно так, - сказал он. - Именно.
Джеки Ньюхаус откашлялся.
– Тут вот какое дело, - сказал он. - У профессора, да и у меня тоже, есть серьезные опасения насчет предстоящего путешествия.
Зебедия мерно жевал уголек.
– Уже остыл, - сказал он, вытащил из углей палку и откусил от нее кончик, светившийся оранжевым.
– Это фокус, - сказал Джеки Ньюхаус.
– Еще чего! - обиделся Зебедия Т. Крокастль. - Это вяз.
– У меня самые дурные предчувствия, - заявил Джеки Ньюхаус. - От своих предков я унаследовал прекрасно развитое чувство самосохранения, которое нередко заставляло нас трястись от холода на крышах и отсиживаться в речных заводях, на шаг опережая закон или толпу родственников с ружьями и вполне обоснованными претензиями; и именно оно, это чувство, подсказывает, что мне не стоит ехать с вами в Солнечный город.
– Я ученый, - сказал профессор Манделей, - и, следовательно, обладаю прекрасно развитым здравым смыслом, который, впрочем, вряд ли смогут оценить те, кому не приходилось выставлять оценки за контрольные работы юных дарований, не читая самих работ. Я также нахожу, что все это крайне подозрительно. Если эта птица-солнце настолько вкусна, почему я никогда не слышал о ней?
– Да слышал ты о ней, старина. Слышал, - ответствовал Зебедия Т. Крокастль.
– Кроме того, я являюсь экспертом по географическим особенностям местности от Тулсы, штат Оклахома, до Тимбукту, - продолжал профессор Манделей. - И ни разу ни в одной книге не встречал упоминания о Солнечном городе в Каире.
– Не встречал упоминания? - удивился Крокастль. - Да ты рассказывал о нем в своих лекциях.
И он окунул дымящийся уголек в плошку с острым соусом, бросил его в рот, тщательно разжевал и проглотил.
– Я не верю, что ты их взаправду ешь, - сказал Джеки Ньюхаус. - Но даже смотреть на этот фокус мне противно. Похоже, мне пора идти.
И он ушел. Профессор Манделей тоже исчез. Впрочем, он был настолько призрачно прозрачен, что полной уверенности, здесь он или нет, не было никогда.
Вирджиния Бут споткнулась о Зебедию Т. Крокастля на пороге своего дома ранним утром. Она возвращалась из ресторана, о котором должна была написать статью. Она вышла из такси, споткнулась о Крокастля и растянулась в полный рост.
– Ух ты! - сказала она. - Вот это я слетала!
– Еще как слетала, Вирджиния, - отозвался Зебедия Т. Крокастль. - У тебя случайно с собой нет чего- нибудь навроде спичек?
– Спички где-то были, - ответила она и принялась рыться в своей очень большой и очень рыжей сумке.
– Вот, держи.
Зебедия Т. Крокастль откупорил бутыль ядовито-лилового денатурата и аккуратно отлил порцию в пластиковый стаканчик.
– Денатурат? - удивилась Вирджиния Бут. - Никогда не думала, что ты пьешь эту дрянь, Зебби.
– И я не думал, - ответил Крокастль. - Редкостная гадость. Гноит кишки и напрочь сносит вкусовые сосочки. Просто жидкость для заправки зажигалок добыть негде, в такую-то рань.
Он чиркнул спичкой, поднес ее к поверхности денатурата в стаканчике, и спирт занялся неверным пламенем. Зебедия съел спичку, прополоскал горло горящей жидкостью и выдохнул клуб огня, который пронесся над тротуаром и спалил мимоходом старую газету, валявшуюся поодаль.
– Красти, - заметила Вирджиния Бут, - это верный способ покончить с собой.
Зебедия Т. Крокастль обнажил в ухмылке почерневшие зубы.
– Я же его не глотаю, - объяснил он. - Только полощу горло и сразу выплевываю.
– С огнем играешь, - предупредила его Вирджиния.
– Это верный способ показать себе, что ты еще жив, - пояснил Зебедия Т. Крокастль.
– Слушай, Зеб, - продолжала Вирджиния. - Я волнуюсь, я так волнуюсь! На что, по-твоему, похож вкус птицы-солнце?
– Изысканнее перепелки, мягче индейки, жирнее страуса и сочнее утки, - ответил Зебедия Т. Крокастль. - Однажды попробовав, не забудешь никогда.
– Мы едем в Египет, - сказала она. - Я еще ни разу не была в Египте.
Потом она посмотрела на Зебедию и спросила:
– Тебе есть где переночевать?
Он коротко кашлянул, и кашель эхом отозвался в его старой груди.
– Староват я стал, чтобы спать в канавах да подворотнях, - заявил он. - Но гордость еще не потерял.
– Мог бы лечь у меня на диване, - предложила Вирджиния.
– Не то чтобы я не был благодарен за предложение, - ответил Зебедия, - но на автовокзале есть скамейка моего имени.
Он оттолкнулся спиной от стены и величественно побрел по улице прочь.
На автобусной станции действительно была такая скамейка. Зебедия подарил ее автовокзалу в приступе щедрости, и на ее спинке была укреплена маленькая латунная табличка с его именем. Зебедия Т. Крокастль не всегда был нищ. Иногда ему удавалось разбогатеть, но удержать полученное богатство ему никак не удавалось: стоило ему обзавестись деньгами, как он обнаруживал, что общество не терпит богачей, устраивающих посиделки под насыпью железной дороги или якшающихся с пропойцами в парке, и тогда он старался избавиться от привалившего ему счастья как можно быстрее. Богатство его, однако, не исчезало бесследно. То тут, то там попадались отдельные его кусочки, о которых Зебедия тут же забывал, а иногда он забывал даже, что ему не нравится быть богатым, и снова пытался ухватить удачу за хвост, и бывало, ему это удавалось.
Он не брился уже неделю, и в его семидневной щетине пробивалась белая, как снег, седина.
