разнообразия.
Однако полсотни взял.
– Слышал только, что толстяк запустил палец не в тот пирог.
– И?
– И в одном пироге оказалось сорок семь штук сорок.
– И?
– Тебе что, по слогам сказать? Я… а!
Он повалился на мостовую. Из спины у него торчала стрела.
Докукарекался, Петух Робин.
Сержант О’Грейди посмотрел вниз, на тело, потом посмотрел вниз, на меня.
– Гром и преисподняя, вот уж точно, - сказал он. - Никак сам малыш Джек Хорнер?
– Я не убивал Петуха Робина, Сержант.
– А тот звонок в отделение, когда нам сказали, что ты собрался пришить покойного мистера Робина - это, значит, розыгрыш?
– Если я убийца, где у меня стрелы? - Я бросил в рот резинку и принялся жевать. - Это подстава.
Он затянулся пенковой трубкой, сунул ее в карман, и промычал пару тактов партии гобоя из увертюры к «Вильгельму Теллю».
– Может да. А может, и нет. Ты все равно под подозрением. Из города ни на шаг. И еще, Хорнер…
– Чего?
– Смерть Болтая - несчастный случай. Так сказал коронер. Так говорю я. Брось ты это дело.
Я обдумал его предложение. Потом я обдумал предложение девушки, включая саму девушку.
– Нет, сержант, не играет.
Он пожал плечами.
– Ну смотри. Я тебя предупредил.
Вряд ли это можно было считать пожеланием успеха.
– Выше головы хочешь прыгнуть, Хорнер. Не лезь к большим мальчикам. Вредно для здоровья.
Насколько я помнил счастливые школьные годы, он был прав. Каждый раз, когда меня брали в игру большие ребята, я получал так, что мало не казалось. Но О’Грейди - откуда О’Грейди мог это знать? Потом я вспомнил.
Именно от О’Грейди мне доставалось больше всего.
Теперь пришло время, как это называется в моем деле, «поработать ногами». Я по-тихому навел справки кое-где в городе, но ничего, чего я уже не знал бы о Болтае, не выяснил.
Шалтай Болтай был на редкость тухлой личностью. Я помнил, как он только появился в городе - молодой оборотливый дрессировщик, первым научивший мышей дергать за гири на часах. Однако он довольно быстро пошел по дурной дорожке: вино, карты, женщины, всегда одно и то же. Каждый смекалистый юнец думает, что у нас в Детстве улицы мостят золотом, а когда убеждается в обратном, уже слишком поздно.
Болтай начал с вымогательства и грабежа по мелочи: он обучил банду малолетних пауков нападать на девчонок-молочниц, которые с перепугу бросали творог и прочее, а он подбирал брошенные продукты и продавал на черном рынке. Потом он занялся шантажом - самое отвратное дело. Мы с ним единожды пересекались, когда один парень из высшего света - назовем его Джорджи-Порджи - нанял меня, чтобы вернуть компромат: на фотографиях он целовал всех девчонок подряд, доводя их до слез. Снимки я добыл, но понял, что с Толстяком связываться себе дороже. А я ошибок не повторяю. Черт возьми, в моем деле я не могу позволить себе повторять ошибки.
У этого мира свои, суровые законы. Помню, когда Том, сын трубача, вдруг появился в городе… впрочем, зачем вам знать о моих проблемах? Если вы еще живы, у вас хватает своих.
Я просмотрел все, что писали в газетах о смерти Болтая. Вот он сидел себе на стене, и вдруг раз - и вдрызг внизу. Вся королевская конница и вся королевская рать прибыли на место происшествия моментально, но чтоб ему помочь, нужны были специалисты. Вызвали врача по имени Фостер - они с Болтаем были приятелями еще в Глостере - хотя мне в голову не приходит, чем поможет доктор, когда ты уже умер.
Погодите-ка минуту: доктор Фостер!
Бывают в моем деле такие минуты, когда чувствуешь, что две клеточки серого вещества потерлись друг о друга нужным образом, и за секунду у тебя в мозгу рождается ответ на двадцать четыре карата.
Помните клиента, который так и не объявился - которого я целый день прождал на углу? Несчастный случай. Я не потрудился проверить: не могу позволить себе тратить время на клиентов, которые за него не платят.
Так что, похоже, три трупа, а не один.
– Это Джек Хорнер, - сказал я оператору. - Дайте сержанта О’Грейди.
В трубке послышался шум, потом он ответил:
– О’Грейди у телефона.
– Это Хорнер.
– Привет, малютка Джек.
В этом весь О’Грейди. Он издевался над моим ростом, еще когда мы вместе играли во дворе.
– Ты, наконец, убедился, что Болтай умер от несчастного случая?
– Нет. Теперь я расследую три убийства. Толстяка, Берни Робина и доктора Фостера.
– Фостера? Пластического хирурга? Несчастный случай.
– Точно. А твоя матушка была замужем за твоим отцом.
Он молчал. Потом сказал:
– Хорнер, если ты звонишь просто, чтобы сказать гадость, можешь считать, что меня это не интересует.
– Ладно, умник. Если Шалтай Болтай умер от несчастного случая, и доктор Фостер тоже, ответь-ка тогда: кто убил Петуха Робина?
Меня еще ни разу не обвиняли в избытке воображения, но на этот раз я мог поклясться, что слышу, как он ухмыльнулся и сказал:
– Ты, Хорнер. Могу поспорить на мой жетон.
И повесил трубку.
В конторе было холодно и одиноко, так что я пошел в заведение к Джо, надеясь найти компанию и пропустить стаканчик-третий.
Сорок семь сорок. Мертвый доктор. Толстяк. Петух Робин. Да в этом деле больше дыр, чем в швейцарском сыре, и больше неувязок, чем в продранном свитере. И какую роль здесь играет колоритная мисс Болтай? Джек и Джилл - неплохая бы вышла пара. Когда закончу это дело, завалиться бы вместе на горку, к Луи, где никто не спрашивает свидетельство о браке. «Ведерко» - так, вроде бы, называлось это заведение.
Я подозвал бармена.
– Слушай, Джо…
– Да, мистер Хорнер?
Он протирал стакан тряпкой, которая в лучшие свои дни была чьей-то рубашкой.
– Ты когда-нибудь видел сестру Толстяка?
Он почесал щеку.
