Рот говорил – он решил поначалу, Что это – дела конкурентов, Усилил охрану, в воздух поднял вертолеты, В море спустил катера – ведь убийца вернется… И он возвращался – снова, снова и снова. Но на пленках видеокамер не было ничего. Что это – не знал никто, но, черт возьми, Оно отрывало головы, руки и ноги, Выдирало из пышных грудей силикон, На песке оставляло яички с высосанными стероидами – Сморщенные, словно морские моллюски… Рот зверел – пляж был явно уже не тот. Вот тогда он мне позвонил… Я перелез через спящих цыпочек разного пола И тронул плечо Рота. Глазом моргнуть не успел – а десяток серьезных стволов Целят уже мне в сердце и между глаз. И я сказал: «Эй, я не монстр. В смысле – Не монстр, который вам нужен… Пока что». Я сунул ему визитку. «Тальбот, – сказал он. – Вы готовы решить проблему? С вами я говорил?» «Точно, – сказал я (полуденное рычанье)… – А у вас – проблема, которую надо решить. Сделка: я устраняю вашу проблему, А вы мне платите бабки, бабки и бабки». Рот отвечает: «Конечно, мы все обсудили. Как скажете. Сделка есть сделка. Я-то считаю: либо евроизраильтяне, Либо китайцы… Боитесь их?» «Нет, – говорю. – Я их не боюсь». Типа я даже подумал – застать бы это местечко В полной красе. Поредели ряды красоток-красавчиков Рота, И, если поближе глянуть, совсем не так уж Они мускулисты и пышногруды. Закат. Началась вечеринка. Я Роту сказал – терпеть не мог хэви-метал Даже в самом его начале… Он отвечает: на вид вы моложе, чем в жизни. Ох и громко… от усилителей вибрирует все побережье. Я раздеваюсь – пора. И жду, Четвероногий уже, в прогалине дюн. Жду дни и ночи, ночи и дни – жду. «Где, твою мать, ты сам и где твои люди? – Спросил меня Рот на третий уж день. – Где? За кой тебе хрен я плачу? Прошлой ночью на пленке был Только пес какой-то громадный». Но я усмехаюсь. «Вашей проблемы Пока что нет и следа, – сообщаю ему. – А был я здесь постоянно». «Говорю тебе, – он орет, – это израильтяне! Нельзя доверять европейцам!» Третья ночь. Огромная, красная, как неон, луна. Двое играют в прибое. Парень с девчонкой. Гормонов в них еще больше, чем наркоты. Девчонка визжит и смеется, Медленно бьется прибой. Был бы здесь враг – пахло бы самоубийством, Но враг приходит на берег не каждую ночь, И они танцуют в прибое, Плещутся и вопят… а у меня острый слух (Чтобы лучше их видеть), глаз острый (Чтоб лучше их слышать), А они, мать их так, молоды, счастливы… черт, Прямо хочется плюнуть. Что для таких, как я, поганей всего – Это когда дар смерти таким, как они, дается. Первой кричит девчонка. Лик красной луны – высоко, Полнолунье было вчера. Я вижу – она упала в прибой, как если б Там была глубина двадцать футов – не два, Как если б ее в песок засосало. Парнишка бежал, Прозрачная струйка мочи текла из-под плавок, Бежал, спотыкался, орал… Оно вышло из воды – медленно, как персонаж Из дешевого фильма ужасов в скверном гриме. Загорелую девушку оно несло на руках. Я зевнул, как большая собака, И принялся вылизываться. Оно откусило девчонке лицо, тело швырнуло в песок, Я подумал: «Мясо и химикаты. Как просто Их превратить в мясо и химикаты, один укус – И они – только мясо и химикаты!..» Подбежали охранники Рота. Ужас в глазах, В руках – автоматы… Оно похватало их, Разорвало в клочья – и бросило на песок, Лунным залитый светом. Оно побрело неловко по пляжу, белый песок Лип к серо-зеленым лапам, перепончатым и когтистым. «Клево, мам!» – завыло оно. Какая ж мать, – я подумал, – родить умудрилась такое? Я слышал – там, выше по пляжу, орет Рот: «Тальбот, поганая сволочь! Ты где, Тальбот?»
