Дым и зеркала

придется рассказать ему, что у него СПИД. «Ненавижу эту работу, – подумал он. – Мне пора в отпуск».

Выйдя в коридор, чтобы пригласить парнишку в кабинет, он прошел мимо Саймона Пауэрса, который оживленно болтал с хорошенькой австралийской медсестрой.

– Это, наверное, чудесное место, – говорил он ей. – Я собираюсь туда поехать. Хочу везде побывать. Хочу познакомиться со всеми! – Руку он положил ей на локоть, и она даже не пыталась высвободиться.

Доктор Бенхэм остановился рядом с ними и тронул Саймона за плечо.

– Только больше мне на глаза не показывайтесь, молодой человек, – с улыбкой сказал он.

Саймон Пауэрс усмехнулся.

– Больше вы меня не увидите, доктор, – сказал он. – Во всяком случае, таким. Я бросил банк. Я собираюсь в круиз вокруг света.

Они пожали друг другу руки. Ладонь у Пауэрса была приятной на ощупь, теплой, сухой.

Бенхэм ушел, но не мог не слышать, как Саймон все еще болтает с медсестрой.

– Это будет так чудесно, – говорил он, и Бенхэм спросил себя, идет ли речь о сексе или о кругосветном путешествии или, быть может, в каком-то смысле и о том, и о другом. – я собираюсь повеселиться, как никогда, – говорил Саймон. – Уже от одной мысли я на седьмом небе.

Сестина вампира

Единственная моя удачная сестина[39]. Будучи впервые опубликована в сборнике «Легенды фэнтези» и перепечатана в сборнике «Гигантская книга вампиров» Стива Джонса, она на протяжении многих лет оставалась моим единственным произведением про эти легендарные существа.

Я жду и жду на перепутьях сна,
Укрытый тенью.
Воздух пахнет тьмой –
Холодный, пряный…
Жду мою любовь.
Надгробие ее – в лучах луны,
Восстанет – и к ногам склонится мир.
Бредем во мраке, слизывая кровь!..
Как одиноко – лишь игра да кровь,
Но тело жаждет перепутий сна,
Я сна б не подарил за целый мир.
Луна спасает ночь и бредит тьмой,
Я – у надгробья в ужасе луны.
«Любимый, жив?» –
«Увы, моя любовь!»
Ты снилась мне, и в сладком сне – любовь
Важней казалась, чем тоска и кровь.
Надгробие мое к лучам луны
Привычное, пребыло в тени сна…
Но я восстал, взлетел туманом в ночь –
Закат меня толкнул в холодный мир.
Столетье за столетьем… скучный мир,
Я в нем похож, быть может, на любовь:
Лишь поцелуй – да поглощенье тьмой.
Насыщен жизнью, впитывая кровь,
Я на рассвете стану частью сна,
Надгробьем, ждущим белых ласк луны.
Не причиню вреда…
Я – боль луны,
Тебя не брошу камнем в стылый мир!
Вот – просто правда за пределом сна:
Сама ты отдала свою любовь,
Так не страшись, любимая, – ведь кровь
Лишь слаще, как содружна буря с тьмой!
Восстанут ли подруги, грезя тьмой?
Под мрамор лягут, в ужасе луны,
Не зная ласки мглы, что дарит кровь,
Не ведая, каков полночный мир,
Во власть червей?
Но ты, моя любовь,
Восстала – так сказала правда сна.
У камня грезил тьмой в лучах луны.
Но королевству сна нелепа кровь…
Моя любовь, я б дал тебе весь мир!

Мышь

Этот рассказ был написан для составленного Питом Кроутером сборника «Коснись дерева», антологии про суеверия. Мне всегда хотелось написать рассказ в духе Реймонда Карвера – у него выходило так просто. Но попытки сымитировать его стиль показали, что это далеко не так.

Боюсь, я действительно слышал упомянутую в тексте радиопередачу.

Тут было множество устройств, которые убивали мышь быстро, и другие, которые убивали ее медленно. Тут был десяток вариантов традиционной мышеловки, той, которую Рейган обычно называл «мышеловкой Том и Джерри»: ловушка с металлической пружиной, спускавшейся одним прикосновением и ломавшей мыши хребет. На полках стояли техноигрушки: одни мышь удушали, другие били током, третьи даже топили – все надежно упакованы в разноцветные коробки.

– Это не совсем то, что я ищу, – сказал Рейган.

– Ну, это все мышеловки, какие у нас есть, – сказала женщина с большим пластиковым бэджем, на котором стояло ее имя «Бекки» и провозглашалось, что «Ей нравится работать ДЛЯ ВАС в «Корма и сопутствующие товары для животных Макса Макри». – Посмотрите вон там.

Она показала на отдельную витринку с отравленными саше «Голодная кошка». На вершине лежала лапами кверху маленькая резиновая мышка.

Рейгана посетило непрошеное воспоминание: Гвен протягивает изящную розовую ручку, пальцы слегка подогнуты вверх. «Как по-твоему, что это?» – улыбается она. Это было за неделю до того, как он уехал в Америку.

– Не знаю, – сказал тогда Рейган.