Дым и зеркала

Он взял эту ловушку, которая теперь была чуть тяжелее, чем раньше, и осторожно приподнял дверку. На него уставились два глаза-бусинки. Светло-бурый мех. Он снова закрыл дверку и услышал царапанье изнутри.

И что теперь?

Он не может ее убить. Он никого и ничего не способен убить. От зеленой мышеловки запахло едким, дно стало липким от мышиной мочи. Держа на вытянутой руке, Рейган вынес ее в сад.

Поднялся легкий ветерок. Луна была почти полная. Опустившись на колени в жухлую траву, он осторожно поставил мышеловку на землю.

Потом открыл дверку из маленького зеленого пенала.

– Беги, – прошептал он, стесняясь звука собственного голоса под открытым небом. – Беги, маленькая мышка.

Мышь не шевельнулась. Он видел лишь кончик ее носа у дверки мышеловки.

– Давай же, – подстегнул Рейган.

Ярко сияла луна. Ему было видно все до последней детали, очерченное светом и тенью, но лишенное красок.

Он подтолкнул мышеловку ногой.

Тогда мышь шмыгнула на волю. Она выскочила из мышеловки, на мгновение остановилась, повернулась и побежала в лес.

Потом снова остановилась. Поглядела в сторону Рейгана. Рейган был убежден, что она смотрит прямо ему в лицо. У нее были крошечные розовые лапки. Рейган испытал почти отеческое чувство. И мечтательно улыбнулся.

Стремительный росчерк серого в ночи, и, тщетно трепыхаясь, мышь повисла в пасти большого серого кота, глаза которого горели зеленым огнем. А потом кот исчез под кустами.

Рейган было подумал, не погнаться ли за котом, не попытаться ли освободить мышь из его зубов…

Из леса раздался резкий вскрик. Просто ночной звук, но на мгновение Рейгану показалось, что прозвучал он почти по-человечески, точно женщине сделали больно.

Маленькую пластмассовую мышеловку он зашвырнул как можно дальше. Он надеялся услышать удовлетворительный стук, когда она обо что-нибудь ударится, но она беззвучно пропала в кустах.

Тогда Рейган вернулся в дом и плотно закрыл за собой дверь.

… и моря перемены

Этот рассказ я написал в квартирке на верхнем этаже крохотного дома, бывшего каретного сарая в Эрлзкурт. Его вдохновила статуэтка Лайзы Снеллйнгс и воспоминание о пляже в Портсмуте, когда я был ребенком: ноющее дребезжание, какое издает море, когда волны скатываются с гальки. В то время я писал последнюю часть «Песочного человека», которая называлась «Буря», и отрывки шекспировской пьесы дребезжат и через нее тоже, так же, как дребезжали, трещали и гремели тогда у меня в голове.

Самое время записывать –
Нынче, под шорох гальки и шорох волн,
Под моросящий дождик – холодный, холодный,
Тихонько стучащий по жестяной крыше.
От этого стука не слышно собственных мыслей,
А ветер негромко скулит. Уж поверьте,
Сейчас
Сползти бы мне к черным волнам,
Но это же глупо – уж слишком черны тучи.
«К Тебе взываем – преклони
Свой слух, и моряков храни».
Старинный гимн поневоле пришел на ум –
Вот-вот он сорвется с губ,
А может, уже сорвался, право, не знаю.
Не стар я, но, пробуждаясь, терзаюсь болью –
Обломок погибшего корабля.
Взгляните на эти руки,
Их волны морские ломали:
Пальцы искривлены,
Словно солью морской изъеденные коряги.
Сколько таких после шторма
Валялось на берегу!
Перо я держу по-стариковски…
Отец мой такое море звал «вдоводелом».

Мать говорила: «Море – всегда «вдоводел»,
Даже когда оно – серое, гладкое, словно небо».
И была моя мать права –
Отец утонул в полный штиль.
Интересно – вынесло кости его на берег?
Можно ли их опознать?
Ведь они уж
Искривлены и до блеска наглажены морем.
Мне было семнадцать тогда,
И я был нахален,
Как каждый мальчишка,
Готовый любиться с морем!
Я матери обещал – моряком не стану,
Она меня отдала учиться торговле
В писчебумажную лавку.
Дни проходили
Средь стопок бумаги и связок перьев…
Но когда она умерла – на ее сбереженья
Я купил себе лодку. Я отыскал отцовы
Пыльные сети и верши его на омаров,
Набрал трех матросов (все старше меня) –
И забыл про чернила и перья.
Были хорошие месяцы, были плохие.
Море было холодным, холодным,
Море было – горечь и соль,
Руки сети стирали в кровь,
Каждый линь – опасный убийца.
И это бы я не сменял
Ни на что на земле… тогда.
Морская соль пропитала мой мир,