получше. Она была красивой, конечно – так же, как лесной пожар, восхищаться которым надо издали, а не находясь в лесу.
И она держала свой меч, и улыбалась своей улыбкой, острой как нож.
В комнате было довольно много оружия, и медленно, дрожащими руками, оно было нацелено на ее грудь, спину, голову.
Ее окружили, и выхода не было.
– Не двигаться! – каркнул Педро.
Все остальные кивнули.
Ржавая пожала плечами. Она пошла вперед.
Каждый палец на каждом курке сжался, практически, по собственной воле. Воздух наполнился свинцом и запахом пороха. Стакан из-под коктейля Ржавой разбился в ее руке. Зеркала взорвались смертельными осколками. Часть потолка повалилась на пол.
А затем все было кончено.
Кармин Зуигибер повернулась и уставилась на окружавшие ее тела, словно не могла понять, откуда они тут взялись.
Алым, кошачьим языком она слизнула брызги крови – чей-то чужой – с тыльной стороны руки. Потом она улыбнулась.
И она вышла из бара, а ее каблуки издавали звук, похожий на стук далеких молотов.
Двое отдыхающих выбрались из-под стола и оглядели сечу.
– Если бы мы, как обычно, поехали в Торремолинос этого бы не случилось, – проговорила женщина жалобно.
– Иностранцы, – отозвался второй. – Они просто не похожи на нас, Патриция.
– Что ж, тогда решено. В следующем году мы поедем в Брайтон, – сказала миссис Фрелфолл, ясно показав, что не поняла важности только что произошедшего.
Произошедшее значило, что следующего года не будет.
Более того, оно резко снижало шансы того, что будет следующая неделя.
ЧЕТВЕРГ
В деревне появился новый житель.
Новые лица всегда интересовали Их[34] и служили предметов размышлений, а в этот раз у Пеппер были наготове впечатляющие новости.
– Мой отец говорит, что ведьм не существует, – отозвался Венслидэйл, у которого были белокурые волнистые волосы и который серьезно глядел на жизнь сквозь толстые очки в черной оправе. Широкий круг людей верил, что при крещении ему дали имя Джереми, но этого имени никто не использовал, даже его родители, которые его звали Мальчик. Они так делали, подсознательно надеясь, что он поймет намек; Венслидэйл производил впечатление рожденного с душевным возрастом сорок семь лет.
– Не понимаю, почему бы и нет, – заявил Брайан, у которого под постоянным слоем въевшейся грязи, похоже, было широкое, приветливое лицо. – Не понимаю, почему бы ведьмам не иметь собственной газеты. Со статьями про новейшие заклинания и все такое. Мой отец, например, получает «Рыболовскую Почту», а я готов поспорить, что ведьм больше, чем рыболовов.
– Та газета называется «Новости для экстрасенсов», – проговорила Пеппер.
– Так это не ведьмы, – фыркнул Венслидэйл. – Моя тетя из таких. Это просто умение силой воли сгибать ложки, предсказывать судьбу и что-то еще такое же делать. Такие люди думают, что в одной из прошлых жизней они были королевой Елизаветой Первой. На самом деле, ведьм больше нет. Люди придумали лекарства, сказали им, что они больше не нужны, и стали их жечь.
– В ней могут быть картинки с лягушками и другими противными штуками, – говорил свое Брайан, который не желал выбрасывать хорошую идею. – И… и тесты разных метелок. И колонка про котов.
– Да и потом, твоя тетя вполне может быть ведьмой, – заметила Пеппер. – Тайно. Весь день быть твоей тетей, а ночью тайно заниматься ведьмовством.
– Только не моя тетя, – ответил Венслидэйл мрачно.
– И рецепты, – тянул Брайан. – Новые варианты использования лишних лягушек.
– Ой, да заткнись ты, – зло бросила Пеппер.
Брайан запыхтел. Если бы это сказал Венсли, последовала бы беззлобная дружеская потасовка. Но остальные Они давно знали, что Пеппер считает себя не связанной неформальными правилами братских потасовок. Она могла бить и кусать с физиологической точностью, невероятной для одиннадцатилетней девочки. К тому же, в одиннадцать лет Их начинало беспокоить смутное понимание того, что притрагивание к старой доброй Пеп перемещало их в область стучащей крови, кроме того, что тебя в это же время по-змеиному быстро били – Карате-Кида любой такой удар свалил бы на землю.
Но иметь ее в шайке было хорошо. Они с гордостью вспоминали, как однажды Жирный Джонсон и его шайка над ними насмехались из-за того, что с девочкой играют. Пеппер с такой яростью на это ответила, что мать Жирного приходила вечером жаловаться к ее родителям[35].
Пеппер смотрела на него, гигантского представителя мужского пола, как на своего естественного врага.
У нее у самой были короткие рыжие волосы и лицо, которые было не веснушчатым, скорее одной большой веснушкой с проглядывающей кожей.
Данные ей родителями имена были Пиппин Галадриэль Лунная Дочь. Дали ей их на церемонии именования в грязном поле, содержавшем трех овец и некоторое количество протекающих полиэтиленовых вигвамов. Мать ее посчитала уэльскую долину Пант-И-Гирдл идеальным местом для Возврата к Природе. (Через шесть месяцев, смертельно устав от дождя, москитов, людей, наступающих на палатки овец, которые съели у коммуны сначала весь запас марихуаны, а затем ее древний мини автобус, и начиная теперь понимать, почему вся человеческая история полна стремления подальше от Природы уйти, мать Пеппер вернулась к ее удивленным бабушке и дедушке в Тадфилд, купила лифчик и с глубоким вздохом облегчения стала изучать социологию.)
Ребенку с именем Пиппин Галадриэль Лунная Дочь открыто лишь два пути в жизни, Пеппер выбрала третий: три представителя Их мужского пола узнали это в свой первый день в школе, на игровой площадке, в возрасте четырех лет.
Они спросили, как ее зовут, и она – так невинно-невинно – им сказала.
После понадобилось ведро воды, чтобы вытащить зубы Пиппин Галадриэль Лунной Дочери из обуви Адама. Первые очки Венслидэйла были сломаны, а свитер Брайана был в пяти местах порван.
С тех пор Они были вместе, а Пеппер навсегда стала Пеппер для всех, кроме ее матери, а также (когда те были особенно храбры, и Они точно не могли их услышать) Жирного Джонсона и Джонсонитов, единственной другой шайки в деревне.
