– Очень, – призналась Ирина.
– Вы никогда не задумывались над таким вопросом: почему страшно прикасаться к мертвому телу и так легко причинять боль живому?
Ирина растерянно покосилась на нее.
– Что вы имеете в виду?
– Конечно, врачей, – засмеялась Катя, заглядывая Ирине в глаза, – я имею в виду врачей, больше ничего. Ведь вы тоже имели в виду только врачей, когда говорили о них? Так ведь?
Катя видела растерянность Ирины, видела, что мучает ее, но и сама она мучилась. Они обе должны пройти через это, чтобы не мучиться потом.
– Я говорю о человечности вашей профессии и о человечности вообще, – сказала Катя. – Очень благородно – облегчать человеку его страдания, но не всем это дано. Но каждому дано – не причинять их другому.
Она наклонилась к Ирине и положила свою руку на ее. Что бы она отдала за то, чтобы почувствовать в этой руке тепло. Но рука Ирины была холодной и чужой.
Все, что сказала Ирина, Катя опять в полной мере почувствовала за столом в поведении домашней работницы Галины Семеновны, тучной женщины в очках с роговой оправой. Своей преувеличенной любезностью та показывала, что отлично понимает, какое положение собирается занять Катя в доме, где она сама прожила пятнадцать лет, выходила девочку и, слава богу, хорошо выходила. И дом держала как полагается. Но наступают другие времена. Отработала жизнь, а теперь не нужна стала.
После того что Катя сказала Ирине, после этого иносказательного, но обеим понятного объяснения, Катя чувствовала себя спокойной и уверенной. Как огонь, плавящий два куска металла, соединяет их, так и этот тяжелый разговор что-то расплавил и соединил в них. Все остальное не имеет значения. Все преодолимо. Даже неожиданное малодушие Кости, а это, быть может, самое тяжелое.
Ирина сидела вялая, немного сонливая, брюзгливым голосом рассказывала о Гаграх.
– Мне не понравилось. Много народу, шум. Дамочки, не поймешь, кто они. Жара невыносимая, а они туалеты демонстрируют. И кому нужны их туалеты?
– Подрастешь – узнаешь, кому нужны туалеты, – сказал Леднев.
– Я не говорю, что не нужны. Вопрос о том – где и когда.
– Сама-то повезла целый чемодан, – рассмеялся Леднев.
– И напрасно! И зря! Я вообще больше туда не поеду.
– Лучше всего в туристском походе, – сказала Катя.
– Хлопотливо, – лениво возразила Ирина, не глядя на Катю. – Лазить по горам. И не всякий может. Вот папа, например.
Катя засмеялась.
– Ну уж, Константин Алексеевич, ходок вы действительно слабый. Помните, я вас приглашала в Кадницы, а вы боялись, что на горку не взберетесь.
– Вы из Кадниц? – Ирина скользнула по Кате быстрым взглядом.
– Да.
Ни к кому не обращаясь, Ирина сказала:
– Бабушка все о Кадницах рассказывает. А я там ни разу не была.
– Взяли бы и съездили, – сказала Катя, – здесь недалеко.
– Да вот все прошу его и прошу, а он все не может и не может.
– Некогда, Иришка, – сказал Леднев.
– Хотите, я с вами съезжу в Кадницы? – предложила Катя. И она смотрела на Ирину, ожидая ответа, которым та могла так много поправить. Но Ирина молчала.
– А ведь верно, – оживился Леднев, – поедем в следующее воскресенье. Туда на катере, обратно на машине.
– Я с удовольствием! – Катя улыбнулась и посмотрела на Ирину.
Ирина повернула голову к отцу, но не подняла глаз.
– Только обещаешь. А потом окажется, что ты в воскресенье занят.
– А мы его заставим, – весело сказала Катя, – поедемте. Очень интересно узнавать новые места. Так же как и новых людей.
– Чем же это интересно? – усмехнулась Ирина.
– Человек часто оказывается вовсе не таким, каким показался в первый раз, а гораздо лучше.
– А иногда и хуже, – сказала Ирина.
– Бывает и так, – согласилась Катя, – но это подтверждает, что первое впечатление ошибочно.
Так они и пообедали: Ирина глядя в тарелку, Катя – тщетно пытаясь добиться ее признания, Леднев – делая вид, что все в порядке, Галина Семеновна – подчеркивая, что с сегодняшнего дня она не более как обыкновенная домработница.
В коридоре, куда все вышли провожать Катю, Ирина стояла, прислонившись к косяку двери. На лице ее была улыбка любезной хозяйки, которая рада гостям, особенно тогда, когда они уходят; Галина Семеновна, натянуто улыбаясь, говорила:
– И не посидели вовсе. Попили бы чайку.
Подавая Кате пальто, Леднев смущенно и встревожено заглянул ей в глаза.
Ирина и Леднев вернулись в комнату.
– Понравилась тебе Екатерина Ивановна?
– Ничего, симпатичная, – ответила Ирина, снова устраиваясь на диване.
Леднев прошелся по комнате, придвинул стулья к столу, одернул скатерть, переставил две книги на этажерке.
– Ты влюблен в нее? – неожиданно спросила Ирина.
«Ну вот еще, что за глупости ты выдумываешь?» – чуть было не сказал Леднев. Но понял, что если скажет так, то не скоро еще сможет рассказать дочери правду.
Переставляя книги на этажерке, он ответил:
– Немного есть.
– Все влюбленные удивительно глупеют. Прямо на глазах.
Он засмеялся.
– Я выглядел дураком? Чем же?
– Это трудно объяснить. А она не то что недобрая или злая, а как тебе сказать… Откровенная очень. Правда, красивая. Вот увидишь – она тебе еще будет нотации читать, если уже не читает.
Он протянул руку, погладил волосы дочери.
– У нее жестковатый характер, но она добрый и порядочный человек. И я бы хотел, чтобы ты с ней подружилась.
Она прижалась щекой к его руке, тихо спросила:
– Ты хочешь жениться?
Он откашлялся.
– До этого еще далеко…
Она вздохнула.
– Хочешь. Я вижу… – И, помолчав, прошептала: – Ведь нам было так хорошо вместе.
– Дурочка! Мы и будем вместе.
– Это уже не то.
– А когда ты окончишь институт, выйдешь замуж, уедешь, с кем я останусь? С Галиной Семеновной?
Он спросил шутливо, но этим вопросом подтверждал, что хочет жениться и что сегодняшний приход Екатерины Ивановны связан именно с этим, а не с чем-нибудь другим.
Леднев думал о том, что свою жизнь отдал дочери, всегда опасался, что она может лишиться всего, к чему привыкла, среди чего выросла, может остаться одна, маленькая, беспомощная.
– Да, верно, папка, – сказала Ирина. – Тебе надо жениться. Мне это не то что неприятно, а как тебе сказать… Чужая женщина будет ходить, распоряжаться, надо будет к ней привыкать…
