этих людей одна. Любыми средствами прорваться наверх. Чтобы кормушка была посытней. Знаешь, при Сталине была автомобильная иерархия.
— Как это? — удивился Юрий.
— Очень просто. Маленький начальник ездил на 401-м «Москвиче». Начальник покрупнее — на «Победе». Значительные персоны — на ЗИМе, а верхушка — на ЗИС-110. Ты понял, почему я это вспомнил?
— Откровенно говоря, нет.
— Нашему руководству было наплевать, как живут люди, главное — пересесть с одной машины на другую. Разве теперь что-нибудь изменилось? Нет, еще хуже стало. Ты считаешь себя героем Африки? Нет, дружок! Ты был обычным наемником, пушечным мясом. Своей кровью вы закладывали возможность номенклатуре — не стране — расширить свое влияние.
Сегодня наши ребята льют свою кровь в Афганистане. Ты вспомни, в каких шоколадных отношениях мы были с их королем. Но срочно решили построить там социализм. А кто решил? Баи вроде Рашидова? Из Афгана идут самолеты с гробами. Но разве только с убитыми? Наркотики оттуда гонят, часы «Ориент», дубленками набивают служебные борты. Золото и камни приходят в Москву в гробах. Кому нужна эта война? Мне? Тебе? Она нужна тем, кто сделал ее средством обогащения.
Ты что, думаешь, когда тебя арестовали, я сидел дома и курил трубку? Нет, милый мой, я дошел до кандидата в члены Политбюро Соломенцева, он переадресовал меня к секретарю ЦК КПСС Долгих, тот к Савинкину, Савинкин — к некоему Иванову, завсектором, курирующему правоохранительные органы. Он, к сожалению, застрелился недавно. Парень оказался честный, сам позвонил мне и сказал, что ничего сделать нельзя.
Позже, замгенпрокурора, добрый мой товарищ, приехал и сказал мне: «Не бегай, не хлопочи. Твой племянник выступил не против блатняков, которые банк взяли, а против сложившихся отношений власти и криминала».
Вот какие, брат, дела. Поэтому мы должны бороться с ними, точно зная, что наверху поддержки не найдем.
Майор Рудин разыскал полковника Баринова на даче в двадцать часов.
— Что у тебя, Сережа? — Голос начальника был праздно расслаблен.
И Рудин представил, как Баринов в одних трусах сидит на террасе, пьет чай с домашним печеньем и отдыхает от городской духоты.
— Товарищ полковник, ЧП.
— Что такое? — Голос Баринова стал служебно-твердым.
— ЗК покалечил наших.
— Не понял?
— Лейтенанту Сомову повредил правую руку, прапорщику Степанову ключицу, а старшему прапорщику Литвиненко нанес тяжкие телесные повреждения. Угнал нашу «шестерку» и сбросил ее в котлован.
— Ты шутишь?!
— Да какие шутки, товарищ полковник, ребята в хирургии на Пехотной лежат.
— Еду! Жди меня у госпиталя. Генералу докладывал?
— Пока нет.
— Я сам с ним свяжусь.
Рудин зашел в ночной буфет, купил конфеты, яблоки, боржоми. Неудобно было ехать к поверженным бойцам с пустыми руками.
Минут сорок он ходил возле КПП, пока оттуда не вышел дежурный прапорщик и не проверил его документы.
— Я вас, товарищ майор, пропустить не могу, а передачу отнести — это пожалуйста.
— Сейчас начальство подъедет и решит, — ответил Рудин и увидел, как из-за поворота вырвалась генеральская «Волга».
С другой стороны подлетели «жигули» Баринова.
Михеев подошел к Рудину, взглянул на сумку с передачей.
— Ну что, стратеги, обделались?
— Есть малость, — из-за его плеча ответил Баринов.
— Ну, вы даете, — генерал засмеялся. Но тут же, видимо вспомнив, зачем сюда приехал, опять стал серьезным.
Михеев показал прапорщику удостоверение, но тот сказал твердо:
— Извините, товарищ генерал, в такой поздний час без разрешения дежурного пропустить вас не могу.
— Звони дежурному, — вздохнул Михеев.
Минут через двадцать дело разрешилось и их пропустили.
Все трое страдальцев расположились в одной палате. Когда вошел генерала, они вскочили.
— Сидите, бойцы. Вот, Рудин вам подарочки принес, хочет загладить свою вину.
— Да нет его вины, товарищ генерал, — сказал лейтенант Сомов. — Нет его вины.
— А чья есть?
— Ничья. Глупое стечение обстоятельств.
— То есть?
— А то, что мы его ломать не хотели. Приказа такого не было. Должны были напугать, ну, врезать пару раз по мягким частям.
— Ну так что же?
— Мы знали, что он мастер спорта, боксер. Но мы и не таких «уговаривали». Он первый начал, мне руку покалечил, прапорщика Литвиненко подсек и дубинкой моей врезал. Его Коля Степанов по мышцам достал. Так он, как в кино, перекатился и врубил по причинному месту.
— Какому? — хитро прищурившись, спросил генерал.
— По мудям, товарищ генерал, извините за солдатскую прямоту.
— Извиняю. Дальше.
— Согнул он его, дубинку на шею набросил. Орет, кто, мол, послал?
— Я похрипел для вида, — вмешался в разговор Степанов, — и сказал, мол, Ястреб.
— Дальше.
— Он мне по ключице дубинкой врубил, я упал, а он в машину и за угол. Потом нашу машину в котлован сбросил. Мы бы его как мальца сделали, но приказа не было.
— Как мальца не вышло бы, — снова заговорил Сомов, — он подготовлен не хуже нас.
— Это точно. Его раньше в спецназе тренировали. Спасибо, товарищи, вы провели очень нужную нам операцию. Благодарю вас от лица службы и поощряю премией в размере оклада, — объявил генерал.
— Служим Советскому Союзу! — рявкнули бойцы.
— Отдыхайте, я с врачом пошептался, переломов нет. Недельки две поскучаете — и на службу.
— А кто бы ему дал руки ломать, — мрачно в спину генералу сказал Сомов.
Когда вышли из дверей госпиталя, Михеев облегченно вздохнул.
— Не люблю все эти лечебницы, — брезгливо сказал он, — я в Афгане месяц в военно-полевом госпитале провалялся. Жара. Вонь. С тех пор и боюсь любой больницы. Ну что делать будем, товарищи чекисты?
— Что вы имеете в виду, Борис Николаевич? — поинтересовался Баринов.
— Нужно где-нибудь поужинать, рюмку выпить, победу Сергея Рудина отпраздновать. Ну что, Сережа, приглашаешь на ужин?
Слава богу, что жалованье выдали совсем недавно, поэтому деньги у Рудина были.
— Как скажете, — бодро ответил он. — Только время двадцать три часа. Все закрыто.
— Это не проблема, — хлопнул его по плечу генерал. Он подошел к машине и, взяв телефонную трубку, набрал номер. — Автандил… Вечер добрый… узнал… вот и хорошо… примешь? Нас трое… отлично…
