— Юра!… — Вовчик вдруг стал необыкновенно серьезным. Таким его Ельцов видел впервые. Он привык встречать этого невысокого человека с круглым брюшком во всевозможных компаниях, в ресторанах, на премьерах и вернисажах.
Кем был этот человек на самом деле, не знал никто. Биография его была запутана, как лабиринт Минотавра. Юра знал, что он приехал в Москву из Киева, работал на студии документальных фильмов ассистентом звукооператора. Потом уехал на «Казахфильм», снова объявился в Москве, писал сценарии, которые никто не ставил. Жил по знакомым, зарабатывал торговлей картинами по мелочи. Но в денежном отношении всегда был честен и халявщиком по Москве не слыл.
— Юра, — повторил Вовчик, — ты знаешь Шорина?
— Погоди… Тот, который с моей Ленкой крутит?
— Да. Ты знаешь, кто он такой?
— Говорили, что из Совмина.
— Считай, что так. Он у Матвея Кузьмича правая рука.
— Серьезный мужик.
— Так вот, этот серьезный мужик попросил меня подагентурить тебя.
— Этот как, Вовчик?
— А очень просто. Крутиться с тобой и обо всем ему докладывать.
— Зачем?
— Не знаю, но сам понимаешь, разговор этот между нами.
— Он тебе деньги предлагал, Вовчик?
— Да нет. Ты, наверно, слышал, что я из Киева приехал?
— Да.
— Приехал с женой. Ее отца перевели в Москву зампредом Госкино. Ну, потом мы разошлись, я на «Казахфильм» и подался, меня там звукооператором тарифицировали. Думал, вернусь домой, устроюсь на ЦСДФ. Приехал, а мой номенклатурный тесть новую квартиру получил, а меня выписал. Так я и подвис. У меня даже паспорт старый, никак на новый обменять не могу.
— Почему?
— Юра, тебе ли спрашивать. Не прописан, без работы…
— Так ты что, Вовчик, партизанишь?
— Врагу не пожелаю.
— Добрый дядя Шорин решил помочь?
— Обещал.
— Вовчик, ты ему информацию сливай потихоньку, — задумчиво сказал Ельцов, — за предупреждение спасибо. Только вот что я понять не могу: зачем ему это надо? Ну спит он с Ленкой, и пусть. Я ни на какое имущество не претендую, судиться с ней не собираюсь. Зачем я ему сдался?
Вовчик достал сигарету, плотно закрыл дверь в комнату.
— Знаешь, Юра, — лицо его стало необыкновенно серьезным, — в другом там дело, совсем в другом.
— В чем? — насторожился Ельцов.
— Не знаю пока, но постараюсь подагентурить.
— Спасибо.
— Ты, наверно, забыл, как выручил меня четыре года назад?
— Забыл.
— А я помню.
Вовчик полез в карман, достал пачку денег, протянул Ельцову.
— Долг, здесь все семьсот. Тогда ты меня просто спас.
Ельцов забыл. И о том, как спасал, и о деньгах, слишком много других событий произошло за это время.
— Вот уж нечаянная радость, — Ельцов хлопнул Вовчика по спине, — есть на что погулять.
Они так и не успели договорить. Началось бестолковое вечернее прощание с поцелуями, объятьями, признаниями в вечной дружбе.
Наташа вышла в коридор, взяла Ельцова за руку, затащила в комнату.
— Ты меня уже бросил, Ельцов? — прищурила она свои огромные глазищи.
Юра словно утонул в них, в этой маленькой синеве, он притянул Наташу к себе и поцеловал.
Потом они пили кофе и молчали. Молчали и Женька с Игорем, слишком уж вечер выдался беспокойный.
— Все, — Наташа поставила чашку на стол, — сил нет. Домой хочу. Спать хочу.
— Могу составить компанию, — ляпнул Ельцов и сам подивился собственной пошлости.
— Узнаю, — захохотала очнувшаяся от полудремы Женька, — узнаю Ельцова издания семидесятых годов.
Наташа улыбнулась, погладила Ельцова по щеке.
— Пошли, компаньон.
Ельцов проснулся, увидел лепнину на потолке в виде затейливого цветка и не смог сообразить, где находится. Потом он увидел Наташу, лежащую лицом вниз. Тело ее было законченным и прекрасным. Щемящее ощущение счастья пришло к нему. Забытое, затерянное в прошлом чувство.
Ельцов встал, подошел к окну. Было еще совсем рано. На Советской площади мыли памятник Юрию Долгорукому. Тугая струя из брандспойта била в круп бронзового коня, рассыпалась тысячами брызг, сверкающих в лучах утреннего солнца, и казалось, что он встряхивает гривой, разбрасывая над асфальтом капли воды.
Наташа спала тихо, как ребенок, и опять острое чувство нежности заполнило Ельцова. Он еще раз посмотрел на нее и начал одеваться.
В другой комнате он нашел клочок бумаги и написал: «Спасибо, я ушел. Позвони. Буду ждать. 251- 07-02».
Он вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Город только начинал просыпаться. Подполз к остановке заспанный троллейбус. Юра сел в него и поехал сквозь солнечное утро.
Как только стукнула входная дверь, Наташа поднялась. Она проснулась давно и ждала, когда же, наконец, уйдет ее новый объект. И этот парень запал на нее так же, как западали остальные. Для работы она выбрала метод стремительной влюбленности. Это был четкий расчет на мужскую психологию. Ни один не мог устоять, когда видел, что красивая девушка влюбляется в него с первого взгляда.
Правда, шефы использовали Наташу только в самых сложных и ответственных случаях. У нее был солидный список побед: крупные иностранные дипломаты, совковые чиновники высокого ранга, короли подпольного бизнеса.
За трикотажное дело Шаи Шакермана она была спецуказом награждена орденом «Знак Почета», до поры лежавшим в сейфе ее куратора майора Рудина.
О Ельцове она знала достаточно много и отчасти даже сочувствовала этому умному и смелому парню. Но за двенадцать лет своей агентурной деятельности она научилась четко отделять чувства от работы. Годы эти научили ее совершенно иначе глядеть на происходящее, по-другому оценивать поступки людей. Сделали ее холодной и расчетливой. Она даже не замечала, что ее личная жизнь не складывается. Все внерабочие связи были скучны и пресны. В них не хватало охотничьего азарта и спортивного задора. Конечно, у нее были друзья, и компании веселые были, но, сидя на очередной вечеринке, слушая радостный московский треп, она старалась найти в этих разговорах нужное для своей работы.
Наташа не была мелким осведомителем, передающим оперу кухонные беседы. Она являлась профессиональным агентом, вводимым в сложные разработки. Наташа не передавала в КГБ содержание бесед своих знакомых. Не ее это дело. Она выуживала факты, необходимые ей для ее секретной работы.
К ней относились хорошо, она была умна, красива, образованна, а главное, добра. Эту непозволительную на службе роскошь она использовала в общении с подругами. Но если бы ее спросили, хочет ли она изменить свою жизнь, она бы ответила: никогда. Ей нравилось управлять людьми. Искать их
