— Давай заедем на минутку в управление.
— Очень нужно?
— Очень.
Олег поднимался по ступенькам коридора, больше всего боясь, что его кто-нибудь задержит. И точно. В глубине коридора он увидел заместителя начальника главка, он шел в его сторону.
Муторно стало на душе у Наумова. Он уже представил себе предстоящий разговор, который ничего приятного ему не сулил.
Но генерал прошел мимо, глядя прямо перед собой, не замечая никого. Впрочем, так он ходил всегда, но сегодня что-то не то было в его походке. Какая-то неуверенность, несвойственная ему раньше. Он прошел мимо Наумова, не повернув головы в его сторону. Но Олег, не зная, что видит этого человека в коридорах управления последний раз, подумал, что ему здорово повезло.
Он открыл комнату. Все сияло необыкновенной чистотой. Даже старый бронзовый чернильный прибор, переходящий из поколения в поколение, сиял отдраенной медью.
Наумов сразу почувствовал твердую руку Бориса Прохорова. Когда-то, до МГУ, он окончил мореходное училище, с тех пор у него на всю жизнь укоренилась привычка к флотскому порядку.
Олег открыл сейф, вынул папку с рукописью Бурмина. Взял из нее свои заметки, начал запирать сейф и замер. За его спиной внезапно забили часы. Тонко и радостно. Комнату наполнил серебристый звон, напоминающий какую-то музыкальную фразу. Это действительно было чудом. Ожили напольные часы, исполненные в виде замковой башни. Ни один из старожилов уголовного розыска не помнил, когда это чудо работало. Часы, как и чернильный прибор, были также наследством героического прошлого. Действительно дивные дела творились во время его отсутствия, подумал Наумов. И у него сразу же улучшилось настроение.
Это заметил и Горелов, когда Олег садился в машину.
— Ты, некий милицейский Антей, тебе нельзя отрываться от родной почвы.
Наумов весело подмигнул ему, положил папку на заднее сиденье.
— Рукопись Игоря? — голос Горелова стал серьезным.
— Да.
— Дашь посмотреть?
— Чуть позже.
Машина выбралась на улицу Герцена, у магазина «Фрукты» Виктор лихо развернулся, и они очутились на бульварах. Промелькнул, похожий на генерала, в шинели, наброшенной на плечи, жизнеутверждающий Гоголь.
— Ты Андреевский памятник видел? — спросил Горелов.
— Не только видел, но и люблю его очень.
— Как точно скульптор передал духовный мир Гоголя. Я, когда иду гулять, обязательно захожу во дворик и смотрю на него, и у меня на душе спокойно становится, работать сразу хочется. Хорошо, что еще Пушкина не заменили.
— Мне нынешний Гоголь напоминает генерала.
— Еще бы, его же автор тем и прославился, что ваял бесконечные портреты военных. А там главное — ордена не перепутать.
Машина свернула на Метростроевскую и остановилась у большого старого здания.
— Приехали. — Горелов выключил зажигание. — Чудная женщина Вера Федоровна. Труженица. Она на своей машинке институт дочке выстукала, замуж ее выдала, теперь внука тянет.
У Веры Федоровны была какая-то странная квартира. Громадная прихожая, огромный коридор и две маленькие комнаты. И сама она, высокая, сухая, гладко причесанная, с папиросой во рту, была из далекого вчера. Ей только пенсне не хватало. Хозяйка пригласила их в комнату. На столе стояла пишущая машинка, огромное сооружение двадцатых годов.
Вера Федоровна поймала изумленный взгляд Наумова.
— Привыкла я к этому чудовищу. Конечно, грохот сильный, но работает прекрасно.
Все стены комнаты были увешаны фотографиями писателей с теплыми надписями. Олег узнал многих. На некоторых рамках черные ленты. На портрете Бурмина ее не было.
— Никак не могу поверить, что Игоря нет. — Вера Федоровна внимательно посмотрела на фотографию. Потом она села, зажгла новую папиросу, затянулась глубоко.
— Я вас видела на похоронах, но не подумала, что вы из милиции.
— Почему?
— Непохожи. Чем я вам могу помочь?
Олег положил на стол папку.
— Вера Федоровна, вам знакома эта рукопись?
Женщина подвинула папку, раскрыла, взглянула мельком.
— Еще бы, — она выпустила плотный клуб дыма, — это повесть «Место встречи Гродно», я печатала ее.
— Посмотрите, пожалуйста, чего не хватает?
Вера Федоровна начала перелистывать страницы. В комнате повисло молчание, только шелестели листы. И Наумов ощутил тягучую замедленность времени.
Тикали часы, шумела за окном Метростроевская, шелестели страницы. Наконец Вера Федоровна закрыла папку.
— Здесь нет последней главы.
— Вы печатали ее?
— Конечно.
— Припомните пожалуйста, что в ней было.
Вера Федоровна задумалась.
— Знаете, — сказала она, словно извиняясь возраста, — работа постоянно новая. Трудно вспомнить точно. Но одно могу сказать твердо. Игорь пришел ко мне очень возбужденный, принес то, что напечатал сам. Сказал, знаете, мол, Вера Федоровна, по-моему, я сделал главное дело своей жизни, нашел негодяя, предавшего разведчиков. Я очень удивилась. Игорь ничего не сказал. Он забрал у меня уже готовый конец повести, страниц сто. Дал пятнадцать страниц и сказал, что быстро напишет остальное.
— Вера Федоровна, вспомните, ради бога, что было в этих пятнадцати страницах. — Олег даже вскочил от волнения. — От этого зависит очень многое.
— Что было… Он приехал в Гродно, с каким-то стариком разговаривал… Нет, не припомню… Если бы знала… Впрочем…
Вера Федоровна встала, вышла в другую комнату. Вернулась очень быстро. Положила на стол вытертую кожаную папку.
— У меня глупая привычка, я откладываю бракованные страницы. Знаете, лента изнашивается, отпечаток не четкий. — Она копалась в папке. И снова потянулись минуты, похожие на вечность. — Вот, — она протянула Наумову лист бумаги, — это из повести.
Наумов взял. На листе был напечатан всего один азбац. Буквы были словно смазаны:
'…и я опять посмотрел в окно. Вернее, какое это окно. Комната его — громадный круглый фонарь под самой крышей. Видимо, здесь когда-то находился зимний сад. И мне даже почувствовался неуловимо нежный запах цветов. Какой отсюда был когда-то обзор! Сейчас, правда, с двух сторон его прикрыли новые десятиэтажные дома, но все же я вижу зелень деревьев, сквозь них кусок улицы и угол дома, на котором горит буква 'М', начало неоновой рекламы. Сейчас он войдет. И многое станет ясным. То есть практически все.
Неужели в этой комнате-фонаре я найду ответ?'
Дальше строчки обрывались.
— Этот дом в Гродно? — спросил Наумов, не веря в удачу.
— Конечно, это я помню четко. Хотите чаю или кофе? — Вера Федоровна встала.
— Нет, спасибо, мне пора.
