Убийство на побережье

Однако, удачно появился Хватов. Иначе пришлось бы его разыскивать, а этот тип не сидит на месте, болтается по всей Прибалтике. Но нужно признать, он и его напарник делают почти всю черновую работу. Юристы 'Воссоединения' подключаются к готовенькому.

Разговор Эвальда с функционером 'Союза' длился довольно долго. Хватов настоящий патриот, хотя и носит русскую фамилию. Но это ничего, даже помогает в делах, — дела-то выходят далеко за пределы республиканских границ! И идут неплохо, совсем неплохо. Если не считать российских территорий, где в путанице законов сам чёрт зуб сломит. Казалось бы, здесь русская фамилия, — должна помогать. Но нет. А почему нет…трудно понять.

Внушение Хватову Эвальд Хенрикович сделал почище, чем получил сам. Зато уверен, что Хватов проникся. Недаром, прощаясь, сказал, что выполнит порученное, выполнит любой ценой.

Хартс остался доволен разговором и…влюблённой улыбкой, которую он заметил на лице Эрики, когда, проводив Хватова, она принесла ему кофе…

Его взгляд задержался на новой секретарше. Ничуть не хуже Эльзы… Фигурка и… прочее. Приручить её сложности не составит…

В общем, всё не так уж плохо. Дело идёт, гнев Петерса, — переживём, нервы у старого — стариковские, расшатанные… Хрен с ним…

И Хартс, весело насвистывая, вернулся к столу. Пора заняться любимым делом.

Любимое дело — это переводы. Он увлёкся ими неожиданно для себя, когда не получилось с очередной повестью. Эвальд достал томик латино-американской поэзии (на русском языке, на русском, конечно же, — испанского, португальского он не знал) и раскрыл его на искромётном стихотворении кубинца Тальета 'Румба'.

Мама, румба, барабаны и труба!

Чёрт побери, какой запев, какая экспрессия, какая страсть с первых слов ощущается! Сразу музыка гремит в голове… Он схватил карандаш…

   У Томасы ляжки заходили ходуном,
   А у негра ноги — живые две пружины,
   И живот пружинит, и весь пружиня,
   К ней на каблуках подходит Хосе Энкарнасьон!

   Чёрная Томаса дразнится упрямо,
   Ускользают бёдра, подбородок вздёрнут,
   Поднимает разом две руки атласных,
   Предлагает груди, — круглые гранаты,
   Колыхнулись влево, колыхнулись вправо,
   И на них глазеет Че Энкарнасьон!

Эвальд вскочил из-за стола, прошёлся в танце по кабинету. Покосился на дверь в приёмную. Нажал на клавишу селектора: 'Мадмуазель! Я очень занят. Прошу, чтобы мне никто не мешал. И по телефону не соединяйте!'

   Приседает низко, почти касаясь пола,
   В пароксизме страсти Хосе Энкарнасьон,
   И девочка Томаса расслабилась невольно…

Нет! Что за многоточие? Какая здесь может быть пауза! Нет! Темп! Темп! — Эвальд взмахнул по- дирижёрски руками и снова бросился в кресло — писать, писать.

   И пахнет полем, и пахнет СЕЛЬВОЙ,
   И пахнет САМКОЙ, и пахнет ЗВЕРЕМ!

   Взвизгивает флейта, звякает марака,
   Трезвонит колокольчик, грохочет барабан!

   Падает на землю девочка Томаса,
   Вместе с нею падает Че Энкарнасьон!
   Они в клубке едином завершают пляску…
   Завершают пляску… завершают пляску…

   Марамба барабан, марамба…
   Марамбах…ах……а-ах…

Карандаш Хартса летает по бумаге. Как хочется, но как трудно передать на родном языке страстную мелодию поэзии кубинца! И пусть летят в тартарары зануда Петерс с его приказами, Хватов, Сосняк…

Ох! Эвальд очнулся от забытья… Трещит телефон. Секретарша не виновата, это сигнал сотового телефона…

Музыка в голове смолкла…

Дела проклятущие…

12